Искусство : Графика : Анатолий Брусиловский
Биография Экспозиция Выставки Критика Ваши отклики


Михаил Мейлах
ФЕНОМЕН БРУСИЛОВСКОГО

Мы все не в силах немедленно следовать за изменениями, приходящими с постсталинским потеплением. Морганистская генетика все еще осуждается как "антинаучная", и опасные импрессионисты только что проделали обратный путь в залы музеев из своего четвертьстолетнего изгнания в заказниках Эрмитажа. Брусиловского я встретил впервые в 1962, когда диссидент Александр Гинсбург привёл меня в студию художника в центре Москвы. Брусиловский, в то время тонкий молодой человек с усами (эпоха бород еще не наступила), показал нам некоторые из своих очаровательных коллажей, вдохновленных его любовью к belle epoque перед Первой Мировой войной. Там были манекенщицы эпохи Эдуардов вместе с ископаемыми морскими раковинами, первые аэропланы, превращающиеся в фантастических рыб, патентованные медицинские средства из старых журналов и машины неизвестного назначения, состоящие из множества труб и храповиков. Другие работы выдавали сюрреалистический вкус художника и его постоянный интерес к человеческому телу.Это обнаруживалось в наполовину вскрытых трупах анатомической таблицы, усеянной вишнями или улицами довоенного Берлина, или в джентльмене, демон- стрирующем свою сердечно-сосу- дистую систему лицом к лицу с Данаей Рембрандта (недавно вандалически искалеченной маньяком женоненавистником, возможно, гомосексуалистом). Те же пристрастия иллюстрировали живот и груди женщины, плотно упакованные в бадью, плывущую над головой боксёра, раздутой сверх всякой меры, а также портрет, составленный из надписей, обозначающих нос, глаза, губы и так далее. Другие картины возвращали к русским классикам: на них васнецовские "Три Богатыря" восседали на лошадях с женскими ногами, или репинские "Бурлаки на Волге" тянули прекрасную форму с женскими очертаниями. Были там и палеонтологические карты,пёстрые яйца птиц и яйца с гебраистическими, сирийскими и церковнославянскими надписями, швейцарские автомобильные часы, доминирующие над доисторическим ландшафтом…
Двадцатью пятью годами позже студия Брусиловского на Новокузнецкой 4, хотя и вновь на традиционном чердаке, но очень отличается от его юношеского, подобного монпарнасским, ателье. Украшенная объектами d'art его любимой belle epoque, она сама по себе произведение искусства. Тонкие лампы Tiffany льют мягкий свет на сухие розы в вазах Emile Gale, создавая в ансамбле изящный натюрморт. Вино наливается в высокие Гали-бокалы, и чай - в гарднеровский фарфор (но есть здесь и JVC-видео). Из окна - вид на Замоскворечье (правобережную часть города), всё ещё полное деревянными домами, как будто взятыми у Шагала. Но основной интерес, конечно, художник, его работы, покрывающие стены мастерской в три яруса. Новые картины из серии "Знаки Зодиака" - сложная смесь космического и эротического (совершенно обнажённые рядом с китайскими драконами,мощными тиграми, ужасным скорпионом или похотливой мышью), орнаментированная алхи- мическими символами и иероглифами. По Брусиловскому, эротическая тенденция в его искусстве, исходящем из бессрочного интереса ко всем формам витальности, - часть полного художественного кредо - жизни и любви.
Он родился в 1932 в семье пи- сателя в Одессе, городе, известном своеобразной манерой еврейского юмора. В 1950-ых, после окончания Академии искусств в Харькове, осел в Москве. Его первой успешной графикой были иллюстрации к "Мостам" Грегора (Manfred Gregor) и русскому переводу сэллинджеровской "Над пропастью во ржи". С тех пор он участник почти каждой важной московской выставки. Его работы также появлялись во Франции (Palais des Congress, 1976, Эротика, 1983), Германии (где у него были авторские показы в Кампене и Нюрнберге в 1974 и позже в Дюссельдорфе), Испании, Италии и Швейцарии. Его иногда сравнивают с Максом Эрнстом, но он подает себя много более свободно. "На меня повлияли скорее тенденции, нежели личности, - говорит он. - Особенно средневековая гравюра, её близнечный саммит: Альбрехт Дюрер и восточное искусство, прежде всего китайское и японское; и, конечно, такие современные школы, как Jugendstil, Art Nouveau, австрийский Secession и русский Авангард. Все они способствовали моему формированию, и я обязан им всем, - они помогали мне создавать свой собственный художественный метод".
Сегодня в Москве Брусиловский широко известен как живописец и знаток живописи. Официальная критика, всё ещё вязнущая в схоластической догме, маркирует его как эстета. "Хорошо, я - эстет, - отвечает Брусиловский, - и я не вижу в этом ничего позорного. Я рассматриваю Art Nouveau с его почти болезненной навязчивой идеей "прекрасного" как последнюю большую тенденцию во всемирном искусстве, как синтез всего, делавшегося в нём прежде. И как таковое оно под стать бессердечности новой эры, это - отчаянное обращение к духовному, ностальгическое усилие, противостоящее давлению стандартизирующейся вселенной. Это имеет некоторое отношение к предсказанию Достоевского о том, что "красота спасёт мир". Так я пытаюсь говорить о красивом, видимом мной в каждом проявлении жизни, и я делаю это на языке, который придумал сам".
И всё же, как далеко искусство Брусиловского от какого бы то ни было болезненно-сладкого обожания beau! Его напускная откровенность и язвительное остроумие создают контексты, в которые "красота" проникает как гротеск, а чувство прекрасного порождают неконгруэнтные, лишённые соответствия комбинации. Брусиловский создал очень индивидуальный вид, как он его называет, "искусства из turris eburnea", и ни в западноевропейском, ни в российском искусстве живописи нет ничего в достаточной мере схожего с ним.