Искусство : Живопись : Михаил Рытяев
Биография Экспозиция Выставки Критика Ваши отклики

Наталия Ульянкина
КТО МЫ? ОТКУДА МЫ?
Чтобы ответить на эти вопросы, художник вызывает в себе сознание первобытных людей


Четвертую неделю в Музее истории Украины экспонируется выставка Михаила Рытяева. Знают о ней и посещают ее, увы, очень немногие: сказывается недостаточность рекламной кампании. Тем не менее, выставка эта заслуживает большего внимания — искусствоведов, художников, просвещенных людей, коим небезразлична судьба украинской культуры, а также всех, кто способен задумываться о смысле своего бытия. Украинский художник из Москвы привёз первую часть своей программы, которая отмечена грантом Международного фонда "Сороса".

Перевоплощение
Все очень просто. Подвешенные на веревках камни у вас над головой — это вовсе не камни. Это — птицы. Или гром. Потому что гром — это когда высоко в небе летят птицы и гремят камнями. А "каменная баба", которая на самом деле сделана из дерева, — это не скульптура. Это идол. Бог. И вы не можете не поклоняться ей. Ибо она обладает волшебной силой.
Он точно знает, что это было именно так. Так наш пращур воспринимал мир.
— Я ничего не придумываю. Я не рисую сны. Я размышляю, задаю себе вопросы. Это похоже на то, как вы смотрите через мутное стекло. Вы начинаете протирать его рукой, дышать — и вдруг через это стекло проглядывает то, что находится по ту сторону. Иногда это удаётся мгновенно — вспышка и видна картина. Иногда к решению приходишь трудно.
3ачем ему зрелому, здравомыслящему, образованному человеку все эти игры? Зачем ему профессиональному художнику, чьи работы выставлялись на престижных выставках в нескольких странах мира и хранятся в частных коллекциях восемнадцати стран, нужно придумывать эту странную и совершенно некоммерческую экспозицию?
— Самая главная задача и загадка для человека — узнать себя. Вы же изнутри больше, чем снаружи. Я имею в виду психологический мир. И потом уже, когда вы изнутри измеряете весь мир, вы понимаете, что он тоже больше, богаче.

Поиск
Есть вопросы, ответы на которые человек ищет всю свою жизнь. Двадцать лет он пытался разобраться: кто он? И что вокруг него происходит? Он оставил театр, где работал художником. "Я не могу с 9 до 18 выдавать шедевры". Он забросил портреты, пейзажи, натюрморты, которые хвалили коллеги и которыми восхищались зрители. "Я должен размышлять". Он прочитывал массу книг — по философии, истории, психологии, приближаясь к истокам культуры, которая возникла вместе с первыми проявлениями славянской цивилизации. Так он подошел к самому началу: к возникновению мифов.
— На протяжении нескольких лет я спрашивал у всех: что такое миф? Как ни странно, никто мне толком ответить не мог. Недавно я прочитал книгу "Эмоции. Мифы. Разум" — и понял: мифологическое сознание возникает тогда, когда между человеком и природой возникает неизвестный предмет. Человек его одушевляет, он видит в нем Бога.
Я пытаюсь вернуть сознание человека в гармонию природы. Ведь что такое язычество? Это одушевление природы. В каждом лепестке, в каждом муравье — Бог, и вы на него уже не наступите. У вас формируется совершенно иное отношение к природе. Я — за экологическое искусство. Я пытаюсь вызвать у себя мифологическое сознание, основанием стоящее на костях динозавров, а шпилем упирающееся в звезды.

Прозрение
Так возникла программа, которую Рытяев назвал "Художественное исследование психологии славянского народа". Сейчас он заканчивает работу над первым ее циклом отображающим культуру дохристианской, языческой Руси — эти работы Рытяев привез показать киевскому зрителю. Следующий цикл охватил эпоху христианскую. Приход большевизма, когда были разрушены нравственные корни народной культуры, и день сегодняшний — это будет третий цикл. И четвертый — будущее, прогнозы, основанные на уфологии, фантастике.
— Я надеюсь, что люди, увидев цикл моих работ, поймут: Украина — это не страна. Это целый континент. Со своей, неповторимой, землей. Со своими, не похожими ни на что деревьями, птицами, звездами, людьми, культурой. Сейчас у меня такое ощущение, что я стал писать Библию, сделал какую-то ее часть. Я предполагаю, что когда дойду до завершения работы, очевидно, изменюсь. Я уже стал мягче, стал шире. Когда я сегодня смотрю на изобразительное искусство, меня не интересует, сделано это в такой манере или в другой. Я воспринимаю все. К любой девочке, нежно срисовывающей простой пейзажик, я отношусь с уважением. Потому что каждый выполняет свою задачу. Нельзя же требовать, чтобы все обладали басом. Представляете, какая была бы скука!
Единственное, что вызывает у меня отрицательные эмоции — это дремучесть. Наша дремучесть беспредельна. Это меня мучает. Потому что она рождает хуторскую психологию. Мы в ней пребываем. С одной стороны, мы получили большой допинг — демократию, свободу выбора. А с другой — нам не показывают, что из этого многообразия стоит выбирать. Поэтому все едят то, что им подсовывают. К сожалению...

Спасение
Двадцать лет он размышляет. Двадцать лет он пребывает в мире, имеющем неограниченный духовный обзор очень условные материальные границы. Он не знает, сколько стоит килограмм картошки, сколько стоит хлеб. Все эти годы его духовный мир защищает Галя, жена.
Она нашла его сама. Наверное, волею судьбы. Приехала из Москвы в Днепропетровск, на свадьбу к подруге. Свадьбу отмечали в его доме. Ему тогда было очень плохо: он был страшно влюблен в актрису. Он плакал ночами, и никто из друзей не мог его спасти. Галя появилась как спасение. Они разговаривали весь день и всю ночь. На следующее утро подали заявление в ЗАГС.
— Я думаю, что мне с женой повезло. Я перед ней снимаю шляпу. Она мне помогает жить. Мужчина обладает менталитетом взрыва, женщина — менталитетом сохранения. Главная задача мужчины — предложить женщине идею жизни. Один, например, предлагает: мам нужно построить дачу, и они всю жизнь посвящают даче. Другой — нужно съездить в Париж. И это нормально. Если мужчина не предлагает идею, возникает нонсенс. Это разрушает мужчину и уродует женщину. Такая у нас договоренность: самое главное — это картины. Если их убрать, то наша жизнь станет безнравственной, неоправданной.
Галя говорит: "Духовный руководитель в семье — мужчина. А задача женщины — найти такого мужчину". Галя приняла его программу жизни. Она — её проводник, ее представитель в мире материальном. Финансы, быт, организация выставки, просветительская работа — это Галя. Она — сгусток жизненной энергии. Ей всё чрезвычайно интересно. Она купается в жизни, пиршествует. Медик по образованию, она сменила несколько профессий и занятий. Сегодня она вместе с девятнадцатилетним сыном учится в Новом гуманитарном университете.

Счастье
— Меня часто спрашивают: ты же должен на чём-то "проколоться"? На деньгах, например, или на славе. К материальному миру я отношусь спокойно. Я его уже изжил. Я знаю единственную вещь, которая может меня серьёзно увлечь: безлюдный берег. Это мое олицетворение счастья. Возможно, потому что связано с детством: в течение десяти лет по полгода я жил в абсолютно безлюдной степи, у моря. Вот тогда и наступало растворение во времени. Возникало ощущение, что ты всегда был, есть и будешь. А всё остальное — тлен.
Я очень желаю себе счастья. Но я знаю, что если съем два "Сникерса", счастливее не стану. К сожалению, материальный мир конечен. Культура, мир духовный — безграничны.

"Всеукраинские ведомости"


Ирина Сурженко
ИЗОБРАЗИТЕЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ МИХАИЛА РЫТЯЕВА

Человек и миф — образ реальный и образ-гипербола — истина, заключенная в загадочную формулу символа. Сколько раз меняла она свои очертания, но, как и прежде, оставаясь непостижимой для непосвященного. Наскальные рисунки, аллегорические фрески древних храмов и гробниц, таинственные шифры магов и алхимиков... Где и за каким порогом лежит ключ к пониманию законов и истоков жизни? "Кто мы?" "Откуда мы?" "Куда мы идем?"
На протяжении тысячелетий человек не прекращал беспокойного поиска своей первопричины, сокровенного смысла бытия, генерируя множественный ассоциативный ряд догадок и интуитивных исследований, озаряясь гениальными и вдохновенными открытиями. Неосязаемый, но незримо присутствующий трансцендентальный мир адаптировался и преломлялся в сознании народов Земли через родовые обряды и традиции, искусства и ремесла. В результате возникали мировые культуры и религии, строились цивилизации. В каждом народе из поколения в поколение рождались бесчисленные интерпретации злых и добрых начал — те краеугольные камни, на которых строил человек свое земное бытие. Противопоставляя или объединяя их в бесконечном эксперименте жизни, человеческий дух преодолевал ограниченность и иллюзорность материального мира, устремляясь к вечным и незыблемым планам вселенной.
"Кто мы?" "Откуда мы?" "Куда мы идем?" Эти вечные для философа всех времен вопросы стали отправными точками в творчестве московского художника Михаила Рытяева. Его попытка художественного исследования эволюции сознания человека сквозь призму двух полярных начал бытия — добра и зла — этого вечного двигателя жизни (ее "электрической батареи"), облеченных в "гиперболические одежды" древних мифов и легенд, созданных в те времена, когда человек был более зависим от Природы и не забывал что она его великая мать, привела к рождению трех одноименных циклов работ.
На первый взгляд, по своей художественной форме, они несут в себе ориентальное, бытийное начало, что характерно для философского сознания народов Востока. В этом контексте весьма символична его персональная выставка "Стрела времени", проходящая в мае этого года в московском "Музее Народов Востока". Однако ориентализм в творчестве художника, безусловно, лишь имитация, язык, метод, если хотите, с помощью которого он пытается фиксировать свои размышления о вечных, вневременных, скрытых глубоко в подсознании проявлениях человеческой жизни. При этом весьма оригинален субъективно-философский подход художника к своему художественному языку — он как бы переносит акценты с традиционных эстетических, предметных задач в изобразительном искусстве на идеологический, "неоевангелический" план. Качество формы сознательно уступает место насыщенности, энергетике содержания. Именно поэтому он стремиться предельно упростить художественную технику, а также качество внешнего оформления своих работ (отсутствие рамы, холст — древний свиток, пергамент) апелляция к символическому изображению, когда объект — идея изображения сведена к первобытной формуле линии и круга при поражающем, доведенном до максимальной точности радиусе постороннего восприятия созданного им знакового кода.
"Сегодня, в век всеобщей компьютеризации, когда человек получил возможность создавать бесконечное число художественных форм и цветовых вариаций, эта задача потеряла свою актуальность, — говорит художник. — В третьем тысячелетии в изобразительном искусстве должно произойти смещение акцентов и скорее всего оно перейдет в область философии и мировоззрения".
Отдаляясь от "предметности" и традиционной эстетики, для художника задача фиксации движущих и трансформирующих человеческое бытие эмоциональных, психологических импульсов представляется как бы в своем обнаженном, первобытном и потому присущем человеку образе. Это напоминает исследование математика, постигающего законы природы и облекающего их в ясные и четкие формулы, — они фундаментальны и следовательно могут быть соотнесены с практически любой отраслью человеческого знания: физикой, химией, биологией и пр. Именно это тяготение к фундаментальности и заставляет, художника избирать наиболее лаконичный, первобытно-условный язык изображения. Для осуществления своей цели Рытяев отказывается от объема, работая с плоскостным изображением, используя контрастность чистых основных цветов синего, желтого и красного, кодируя его не только знаком-символом, но и цветом. С помощью такой формы он создает ассоциативные спектры духовно-эмоциональных и бытийных проявлений человеческого индивида — страсть и отчаянье, звук и тишина, ненависть и смерть, братство и любовь, вселенная и время. Возможно, энергетическая плотность его работ, вызывающая их непосредственное восприятие, сочувствие и сопереживание достигается и за счет разложения художником цвета и предмета изображения на простейшие элементы.
Апелляция художника к историческим, этническим и культурным корням, соответствующая вершине колоссального айсберга мифологемы человека, покоящегося в океане бессознательного, является лишь отправным пунктом в его субъективно-философском и далее концептуальном осмыслении .диалектики человеческого бытия, поскольку сам художник также не свободен от его мифологического восприятия и трактовок. Художника интересует бессознательное, первобытное, сокрытое под "толщей нового сознания", но незримо присутствующее в каждом отдельном индивиде. Особенно чётко эта идея прослеживается в его работах "Геном-1" и "Геном-2" — прошлое и будущее как бы сфокусированы в каждом моменте настоящего.
Здесь же прослеживается и еще одна базовая для философского творчества Рытяева идея — это попытка "объективизации" — осмысление сущности бытия в комплексе, едином пространственно-временном поле: нет ни прошлого, ни будущего — все в настоящем. Художник как бы перекидывает мост над бесконечной рекой времени, "поднимая свое сознание до единой, общей для всех знаменательной константы, той, откуда мы пришли и куда уйдем, и где, завершив свое земное странствие, узнаем, кто же мы такие"... При этом он не стремится "привязать" свой художественный язык непосредственно к духу своего времени, уже выработанным художественным формам, сопротивляясь всякому эклектизму. Еще и по этой причине его художественная гармоника настолько условна. Акценты смещены — на первый план выносится вечное, что всегда было, есть и будет в человеке, в какую бы форму ни было облечено.
Его призыв к искусству сойти наконец-то с "башни из слоновой кости", разбить условные рамки пресловутой элитарности и выйти из магического круга непрекращающейся "игры в бисер" почти абсолютен. Принцип вечного искусства, каковым оно и является, экстраполирован здесь в некую максиму, имя которой "Вечное о вечном".
В своём художественно-философском исследовании Михаил Рытяев приближается к пониманию человеческой природы, какой ее видели древние. Здесь уместна прямая аналогия с аллегорией божественного древа в человеке, которое с корнями в сердце растет от Зеркала Божества через сферу понимания и ответвляется в сферу чувств. Корни и ствол этого дерева являются отдельными частями божественной конституции и могут быть уподоблены индивидуальности, а листья из-за их эфемерной природы — личности, которая не разделяет вечного характера их божественного источника.
Для Михаила Рытяева человеческая жизнь, подобно аллегорической трактовке человека, также начинается с корней — небесной кроны бытия, сокрытой от глаз и являющейся наиболее сакраментальной и притягательной сферой его творческого исследования. Нет, художнику многое еще не ясно, таинственная Изида по-прежнему молчит, и ее покров не сорван. Он вновь и вновь превращается в пилигрима, странствующего по "небесным дорогам" в поисках священного Грааля... Это странствие продолжается.



Екатерина Бубнова
ЕВАНГЕЛИЕ, ПРОЧИТАННОЕ В СИМВОЛАХ


Михаил Рытяев — художник не совсем обычный, с детских лет его больше всего интересовала возможность не повторять в красках видимый мир, а разговаривать посредством искусства. Он еще не начал рисовать — такая потребность у него возникла сравнительно поздно для художника, — но уже размышлял над возможностью создания своей системы мироздания. Время шло, мечты начинали обретать реальность: Михаил попадает в театр, за кулисы, где учится и работает одновременно. Именно здесь его детские мечты уже никому не кажутся наивными, здесь все делают одно дело — создают мир, новый мир, мир, отличный от обыденности, но вместе с тем узнаваемый, понятный и доступный каждому, даже очень невнимательному зрителю. И, конечно, задают систему взаимоотношений людей и предметов в этом мире.
Пройдя эту школу, Михаил начинает самостоятельную творческую жизнь. Он обращается к различным источникам в надежде найти свое творческое "я": пробует свои силы в импрессионизме и экспрессионизме, пытается найти себя в сюрреализме, но всякий раз понимает, что это не его слова и мысли, не его язык.
Так проходит время пока, на излете 80-х годов Михаил Рытяев не сталкивается вплотную с народными вышивками. На него нисходит некое озарение — это именно то, что он столько интуитивно искал — древний язык символов. Только он способен передать без искажений все размышления художника о нашем мире, о его судьбах, о взаимоотношениях людей. Михаил начинает очень много писать и рисовать и, наконец, создает несколько живописных циклов, постоянно углубляя и совершенствуя свой вновь обретенный живописный язык.
Что же в нём столь необычно и важно для художника, чем он неординарен, интересен для зрителя? Сам Рытяев называет его психологическим символизмом. Чем же этот вариант символизма отличается от древнего, изобретенного еще на заре человечества языка? Нам не всегда доподлинно известно значение древних символов, мы можем об этом лишь догадываться с той или иной степенью достоверности. Не знаем мы также и всех причин, побуждавших древних мастеров изъясняться языком знаков. Рытяев, будучи нашим современником, уже воспринимает их во многом как чисто декоративные объекты (не зная их подлинного смысла). Но сам принцип создания универсального на каком-то этапе языка оказался очень близким Михаилу. Не пренебрегая общими для всего человечества символами, художник смело берется за создание своей собственной системы знаков, основанной прежде всего на его личном переживании исторических событий.
И приходит к идее нового, знакового прочтения Евангелия. Казалось бы, за два тысячелетия существования о нем сказано все возможное и даже больше. Может ли современный человек, выросший вдали от реального места действия, дать новый ключ к пониманию истинного смысла земной жизни Христа? Михаил Рытяев такую попытку делает.
Он создает цикл из пятидесяти полотен, стилизованных под древние свитки. Его первая задача — представить их как бы найденными в пещерах на берегу Мертвого моря и тем самым придать им авторитет древности. По замыслу автора, эти свитки должны выглядеть свидетельством древнего жителя Палестины, очевидца земной жизни Христа, но неграмотного. Именно поэтому он вынужден прибегнуть к рисуночному письму. Этот аноним не умеет писать, но происходящие вокруг события настолько судьбоносны, что он осознает и свою личную значительность как современника и очевидца. Он использует свою единственную возможность оставить их след в памяти потомков — это нарисовать все увиденное им, причем нарисовать предельно образно и информативно.
Но почему живописец конца XX века вынужден обращаться к пройденному, казалось бы, этапу искусства? Ответов тут несколько: "анонимность" стилизованного под народное искусство придает ему весомость "гласа народа". Очень важный момент для самого Михаила Рытяева — это то, что в знаковом искусстве (в отличие от реалистических композиций) символы, созданные различными культурами, практически идентичны.
Михаил, и в своей повседневности любящий игру "в робинзонов в каменных джунглях" (он вместе с сыном старается сделать весь окружающий материальный мир своими руками), в работе придерживается тех же принципов. (Оборотной стороной технократической цивилизации стала общественная унификация человеческой личности, но в частной жизни ощущается стремление каждого индивида создать свою модель мира.) М. Рытяев старается представить себе, что и как бы делал человек, не утративший остроты природного восприятия. Художник пишет на негрунтованном холсте, чем усиливает ощущение первичности своего произведения. Он выбирает очень сдержанную цветовую гамму, в которой каждый цвет имеет вполне определенное смысловое значение. Так, все обозначенное черным тяготеет ко злу, тьме, к мироотрицанию; белое — благо, добро; красное — кровь и страдания, также это и символ владыки преисподней, и, наконец, золото — Бог. И если, изображая все остальные персонажи, художник рисует стилизованные фигурки людей, то для изображения Бога-Творца он использует традиционный знак — Глаз. Глаз служит для общения с запредельным миром, лежащим по ту сторону привычной реальности.
В работах М. Рытяева много традиционных христианских корней: в свитках "Сошествие Святого Духа", "Преображение", "Спас в Силах" и во многих других построение композиции и пространства чисто иконописное. В других свитках художник использует свою композиционную систему — так, в "Бегстве в Египет" оказываются совмещенными сразу две сцены: собственно бегство Святого Семейства и сцена избиения младенцев. Множество крошечных белых фигурок оказываются заключенными в контур черного треугольника; для большей выразительности в нем же написана цифра 14000 — таково, по свидетельству Библии, число невинно загубленных душ. Драматизм ситуации усиливает именно присутствие треугольника — самой жесткой геометрической фигуры — ее практически невозможно сломать, то есть изменить случившееся уже нереально. "Иисус в пустыне". Всё те же треугольники рисует художник на свитке, посвященном искушениям Иисуса в пустыне, перед заключенными в них соблазнами могла устоять только кристально чистая душа. Таким образом, справа, слева и сверху маленькая золотая фигурка оказывается стиснутой черными треугольниками, напоминающими боевые отряды тевтонцев, под ногами у нее тоже опора ненадежная. Треугольник, не очерченный и не черный, состоящий из шести малосимпатичных зверей. Почему именно эта цифра? Возможно, тут есть намек на Апокалипсис и число зверя 666. "Сын человеческий". Поверхность свитка разделена на множество мелких квадратиков, заполненных в шахматном порядке белыми и черными фигурками — люди в равной степени добры и злы. Иногда между ними встречаются сердце — знак не только любви, но эмоций вообще. Черных явно больше... Сын человеческий и его извечный противник. Христос и антихрист. Одна из фигурок нарисована золотом, а рядом с ней как бы пустая черная клеточка. Всего две маленькие клеточки, а в них вся двойственность нашего мира.
"…да минует меня чаша сия..." Свиток буквально рассказывает историю, посвященную молению о чаше. Все двенадцать апостолов спят, одиннадцать из них изображены белыми символическими фигурками — и только один представлен похожим на кокон черно-красным значком. Этим художник хочет подчеркнуть, что душа Иуды уже полностью находится во власти тьмы. Фоном для Иисуса служит чёрный семисвечник-дерево, в средней части увенчанный крестом. Таким образом, один и тот же символ имеет несколько значений — это Ветхий завет (семисвечник) и Гефсиманский сад (дерево), и знание Иисусом грядущей судьбы (черный крест). Глаз — знак Бога — на этом свитке нарисован не золотом, а черным — по свидетельству Библии, мольба Иисуса осталась без ответа.
"Поцелуй Иуды". Один из самых драматических свитков цикла. Как изобразить предательство языком символов? Художник решает эту задачу, изображая две практически обособленные фигуры, одну гармоничную, золотую на белом фоне, и другую, неопределенной формы, почти расплывчатую, черную на красном. Гармония в данном случае понимается автором как уравновешенность и статичность, предательство обозначено достаточно хаотичной динамикой. Поцелуй Иуды сродни укусу змеи — таким он видится М.Рытяеву.
"Вознесение". Один из последних свитков цикла, его плоскость зрительно делится на две неравные зоны — в верхней, занимающей примерно две трети, символическое изображение возносящегося Христа. Ее размер призван подчеркнуть значительность этого события. Напротив, нижняя зона, отведенная людям, очень мала — земное бытие столь ничтожно в сравнении с предстоящей каждому вечностью. Этот свиток — один из немногих, в которых художник пытается дать свою оценку, — здесь фигурки людей изображены необычайно сложно. Каждая из них как бы состоит из множества геометрических тел с явным преобладанием треугольников и черного цвета. По мнению художника, люди очень упорны в своих заблуждениях и грехах; они не хотят поверить в то, что все изменится, только когда это случится с каждым в отдельности, а не наоборот. Как говорит сам Михаил, его воспроизведение текста — "глупое", т.е. буквальное, — он не дает своих оценок, а только "слепо повторяет" написанное в Библии. Прием не новый, но, представленный на суд зрителя в неординарной форме, заставляет задуматься над древними истинами, вновь вспомнить их и осмыслить в согласии со своим "я" и со своим "сегодня".
Внутренний мир М.Рытяева гармоничен и противоречив одновременно: художник обращается к древним символам и стремится создать свои, не зависимые от них; но главное, наверное, то, что он — человек, тяготеющий к культурной и природной действительности, продолжает жить и творить в мегаполисе, оказываясь в естественной для себя среде от случая к случаю. Этот парадокс творческой натуры и homo sapiens пытается разрешить Михаил Рытяев на протяжении всей своей жизни.

"Путь к себе", №7-8, 1997