Савельев В.

доктор философских наук, профессор

Синергетика, развивающая идеи теории систем, раздвигает горизонты нашего познания и позволяет осуществить объемно-межсистемный анализ культуры как одного из сложноорганизованных феноменов. В качестве методологии она создает возможность полипредметного видения реалий отечественной культурной жизни. По моему мнению, именно благодаря обращению к синергетической парадигме российские культурологи смогут реализовать свои амбиции на создание действительно нового междисциплинарного направления научной мысли.

История советского культуроведения имеет несколько этапов, на которых доминировали дескриптивный, а затем аксиологический подходы. Хотя они и сегодня сохраняют научную дееспособность, но вершиной этого периода стал деятельностный подход, посредством коего описание культурного пространства и выделение в нем наиболее значимых культурных ценностей и благ, дополнялось аналитикой процесса духовного производства. Различные аспекты деятельностного подхода получили обоснование и развитие в работах С.Н. Артановского и В.Е. Давидовича, Н.С. Злобина и Ю.А. Лукина, Э.С. Маркаряна и В.М. Межуева, М.С. Кагана и Л.Н. Когана, Э.В. Соколова и В.Б. Чурбанова. Используя его, философы и историки, теоретики и социологи культуры продвинулись в понимании сущности феномена культуры, которая раскрывалась через диалектику опредмечивания и распредмечивания сущностных сил человека, а в качестве генома культуры ими чаще всего рассматривалась созидательная, творческая деятельность.

Ограничителем развития культуроведения в советские годы стала политизированная идеология интернационализма. Если ее воздействие на культурную жизнь было не столь значительным¹, то в теории именно это обстоятельство, на мой взгляд, не позволяло исследователям в должной мере раскрыть диалектику взаимосвязи между культурогенезом и этногенезом. Более того, идеология интернационализма побуждала ученых "ретушировать", отодвигать этнонациональность "на второй план" даже тогда, когда она (особенно в художественно-культурном процессе) была самоочевидной.

Умаление этнического императива характерно для всего марксистско-ленинского культуроведения, которое в едином идеологическом ключе объединяло обществоведческие (теория, история, социология культуры и социокультурное проектирование), родовые (искусствознание, наукознание и идеологознание), видовые (литературоведение и музыковедение, искусствоведение и театроведение) и институциональные (театральное дело и библиотековедение, клубное дело и парковедение, школьное дело и музееведение) науки о культуре. В них объект изучения - советская культура рассматривалась как социалистическая (интернациональная, общечеловеческая) по содержанию, своей внутренней сути. Национальной же она признавалась по форме, т.е. внешнему выражению содержания культуры, ее облику, используемым средствам.

Хотя факт сосуществования в СССР национальных культур полностью не игнорировался, но исследователи утверждали, что эта ситуация преходяща, ибо каждая из них, составляя органическую часть всемирной культуры, выступает формой проявления общечеловеческого содержания. В диалектике содержания и формы определяющая роль, конечно же, отводилась содержанию, а потому культурный процесс представлялся как прогрессивное сближение культур советских наций и народностей с перспективой их слияния.

Ослабление классовой идеологии в период перестройки советского общества сопровождалось существенным подъемом этнопатриотизма. Полем его проявления в конце 80-х годов стало национально-языковое пространство. С января 1989 года в Литовской и Эстонской ССР, а затем последовательно во всех союзных республиках (май - Латвийская ССР, июль - Таджикская ССР, август - Молдавская ССР, сентябрь - Казахская и Киргизская ССР, октябрь - Узбекская и Украинская ССР, январь 1990 года - Белорусская ССР, май - Туркменская ССР) были приняты, со ссылками на международное законодательство, законы, придавшие языкам титульных наций статус государственных².

О возрастающей роли этнического императива в теории и практике культуры свидетельствуют, вступившие в действие в ноябре 1992 года, "Основы законодательства Российской Федерации о культуре", где впервые после десятилетий забвения правовую и политическую легализацию получила культурно-национальная автономия, Закон Российской Федерации "О национально-культурной автономии" (июнь 1996 года); "Концепция государственной национальной политики Российской Федерации" (июль 1996 года) и ряд других правовых и политических документов. Благодаря их разработке и реализации можно утверждать, что в современной российской государственности существенное значение начинает приобретать концепт полиэтничности отечественной культуры, органично дополняющий конституционное положение о многонациональности народа Российской Федерации.

В отличие от западноевропейской ментальности, отражающей процесс создания и развития наций-государств, когда дефиниция "нация" имеет однозначный этатический смысл (а национальность является тождественной согражданству), в российской ментальности, базирующейся на исторической закономерности собирания Русью народов и территорий обширного евразийского пространства, это понятие является амбивалентным, т.е. помимо рационально-этатического включает специфически российский, иррационально-этнический смысл.

Преодоление тенденции интернационального обезличивания культуры и последовательное возрождение в ней этнического императива является, на мой взгляд, одним из достижений отечественных реформаторов. С подобной позицией едва ли согласятся культуроведы, которые остаются в лоне все более исчерпывающей себя глобальной идеологии прогрессивизма, в контексте которой возрождение этнических корней в общественной жизни - это попятное движение от цивилизованного состояния к варварству, от национальной культуры к этнической.

Идеология прогрессивизма вдохновляла западноевропейские нации-государства на протяжении всей индустриальной стадии их развития. Восходившие с последней трети XVIII века по пути промышленного, а затем и научно-технического подъема, они стали лидерами агрессивного наступления на мир природы, а потому в конце ХХ века поставили человечество, следовавшее в их фарватере, перед реальностью экологической катастрофы и самоуничтожения.

Сегодня социум находится у истоков зарождения новой глобальной идеологии - устойчивого коэволюционного соразвития человеческого сообщества и мира природы. Она опирается на представления о пределах роста, необходимость преодоления односторонности цивилизационных установок на материализм и технократизм, позитивизм и прагматизм, на соединение естественнонаучной рациональности с иными способами освоения мира, на реализацию пока еще сохраняющейся возможности гармонизации технико-экономического развития с требованиями экологического сдерживания и запрета. Прогрессивистские идеалы инновационности и оригинальности, рационализма, революционности и контрреволюционности должны заменяться идеалами стабильности и равновесия, плюрализма и коэволюционности, сердцевиной коих является принцип разнообразия.

В биологических и естественных науках обязательность этого принципа для самосохранения биосферы является аксиоматичной. Применительно к устойчивости социосферы его роль, будучи не столь самоочевидной, также определяюща. Хотя человечество - это единый биологический вид, но внутренне социум дифференцируется по целому ряду признаков - конфессиональных, языковых, цивилизационных и иных. Ведущим среди них, конечно же, является этническое разнообразие. Во-первых, в количественном отношении оно существенно превосходит любой другой тип и вид внутрисоциумной сегментации. Во-вторых, этничность по своей природе биосоциальна, т.е. уходит корнями в глубины инстинктивно-бессознательного, а потому отличается стойкостью и высокой степенью самосохраняемостью. В-третьих, находясь на стыке между биосферой и социосферой, этническое разнообразие локальных человеческих сообществ в доцивилизационный период органично соединялось с экологичностью их поведения и деятельности, в которых доминировала адаптационная модальность.

Единство этничности и экологичности, позволяет обе эти изначальные характеристики человеческой жизнедеятельности (хотя и подвергшиеся затем существенной трансформации) маркировать как имманентные свойства культуры³, если ее рассматривать в предельно широком ракурсе. Подобный мегаракурс доминирует при определении культуры в качестве "второй природы" или "надбиологически выработанного способа человеческой деятельности", либо "совокупности многообразных форм социального опыта людей". Во всех этих дефинициях подчеркивается оппозиционность культуры натуре. Одновременно, по законам диалектики, во вселенском мегаракурсе присутствует системная связь феноменов, т.е. единство культуры (отождествляемой с социосферой) и природы (состоящей из биосферы и космосферы).

На заре человеческой истории самосохранение родов и племен осуществлялось посредством их адаптации в мир дикой природы, "царем" которой становился человек. На индустриальной стадии он, создавая техносферу, как бы высвобождается из этого мира. Но именно "как бы", ибо при всех своих величайших научно-технико-художественно-цивилизационных достижениях, социум должен осознавать, что созданная им культуросфера обладает лишь относительной автономностью и самостоятельностью. В материально-физической действительности она была, и будет оставаться встроенной в мир целостной природы, не подвластный людям. В этом контексте перспектива господства ноосферы видится мне красивой антропоцентричной мечтой, так как коллективная человеческая жизнедеятельность осуществляется в жестко отграниченном пространстве-сфере, с достаточно четким нижним (биосферно-животным) и верхним (космосферно-божественным) пределами социальной жизни.

В самосознании западноевропейской культуры, которая весьма длительное время развивалась и модернизировалась на основе рационализма (порожденного механикой XVII века, получившего поддержку в век Просвещения и достигшего вершин в философских направлениях позитивизма и марксизма), ныне происходит преодоление надэкологического снобизма. Можно предположить, что аналогичная судьба постигнет и этничность (неизбежность этнического ренессанса), которая сегодня оказывается "сдвинутой" к социально-политической периферии, оттеснена в область приватной жизни людей.

Хотя в отечественном самосознании этничность не просто признается, но и является одним из важнейших принципов осуществления российского федерализма, однако драма разделения Чехословакии, трагедия распада Югославии и СССР побуждают некоторых политиков и даже теоретиков выступать с призывами "забыть о нации" в ее этническом смысле. В действительности эти процессы требуют иного - более тонкого и гибкого учета этнического фактора с позиций синергетического видения всех его ипостасей.

Во-первых, этничность может проявляться как в надводной, четкой предметно-объективной форме, так и в подводной, скрытой внепредметно-субъективной. Предметная форма фиксируется в качестве определенных этнических признаков, свойств или характеристик. Внепредметная форма эфемерна, латентна, призрачно таинственна, а потому … оказывается вне поля зрения в этнологии и этносоциологии, в этнополитологии и даже в этнопсихологии. Сегодня представители этих наук, как правило, отождествляют этничность лишь с предметными этнофеноменами. Раскрывая их, этнолог выделяет отличительные характеристики жизнедеятельности того или иного народа. У этносоциологов этничность это национально-особенные качества определенной общности людей. В этнополитологии этничность, будучи понятием, производным от дефиниции "этнос", используется для обозначения конфессиональных, языковых, психологических и иных культурных свойств нации. Даже у этнопсихологов этническое - это самосознание народа, этническая идентичность человека и иные реально существующие, зримые, опредмеченные характеристики.

Упрощение этничности, отождествление целого с его частью - этническим, является, на мой взгляд, главной причиной неприятия некоторыми обществоведами сути теории этногенеза Л.Н. Гумилева. Именно в ней этничность впервые предстает перед нами в столь необычной и потому особенно сложной для фиксации и рефлексивного анализа внепредметной форме. Здесь она - биполярная, таинственная, пассионарная энергия индивидов, способная аккумулироваться и изменять уровни напряжения, иметь определенный ритм колебаний и быть импульсивной. Этнос же рассматривается Л. Н. Гумилевым в качестве особой энергетической системы, обладающей ощущением комплиментарности.

На мой взгляд, высочайшая научная ценность гумилевской теории состоит в том, что в ней достаточно обстоятельно, с позиций естествознания, применительно к географическому пространству и физическому времени, анализируется вариативный феномен этничности не в целостном виде, а, прежде всего его фантомная, внепредметная форма - пассионарность.

Предметная форма этничности (этническое) не столь таинственна. Она обнаруживаема в традициях и обрядах, в языке и исторической памяти, в фольклоре и профессиональном искусстве. Именно этническое привлекает внимание отечественных исследователей при использовании дефиниции "нация", которая в евразийско-российских условиях несет значительную этническую нагрузку, т.е. является этнонацией⁴.

Хотя в этом кентаврообразном понятии соединены этнический и национальный уровни цивилизационно-прогрессивистской "зрелости" народов, но оно позволяет прояснить особенности российской многонациональной действительности. Здесь народы, имеющие статус титульных в республиках, являются этнонациями, стремящимися сохранить свое языково-культурное своеобразие, отличие от других российских народов. Миссию объединителя этнонаций выполняет соционация - надтитульный русский народ, имеющий административный, территориально-пространственный способ организации. Его этнический потенциал опредметился в национальном языке и национальной культуре, которые достигли мирового признания. Именно они, будучи открытой, высокоустойчивой системой, способной безболезненно для себя впитывать иноязычные и инокультурные элементы, являются основой общеязыкового и общекультурного пространства. Российско-русская соционация выполняет важнейшую роль - соединителя этнонаций и опоры российской государственности.

Во-вторых, феномен этничности имеет несколько уровней. На микроуровне, в экзистенциальном ракурсе, этничность соотносится с отдельным человеком. Ее можно обозначить как микроэтничность - устойчивое, порой не рефлексируемое, подсознательное межпоколенное тяготение индивидуума к своим сородичам, а также изменчивое, то возрастающее, то ослабевающее сознательное единение с теми этнофорами, которые способны наиболее ярко и образно выражать присущие им этнические свойства и характеристики. Чаще других подобными личностями становятся писатели и деятели искусства, пользующиеся особыми симпатиями и любовью народа, а наиболее выдающиеся из них являются символами национальной культуры. Их должное участие в деятельности средств массовой информации не только способно повысить эффективность информационных программ, но и стать конкурентным передачам, рекламирующим счастливые случаи и успешные миллионные притязания телевизионных квазиинтеллектуалов.

На макроуровне, в планетарном ракурсе, этничность соотносится с группой, которая способна включать от нескольких десятков или сотен до миллионов человек. Макроэтничность - это то коллективное бессознательное, которое проявляется в этноязыке и конфессиональности, исторической памяти и государственности. Макроэтничность присуща этникосам, сохраняющим родной язык, народно-бытовую культуру и обрядовую жизнь, обладающих коллективным этническим самосознанием, закрепленным в этнониме - самоназвании этноса.

Специфическими аккумуляторами этнонациональной жизни являются малые исторические города, в которых на протяжении столетий формировались этнокультурные ценности, образцы поведения, стиль жизни, концентрированно проявляющийся в провинциальной ментальности. Тяготеющее к ним сельское окружение, сохраняет и усиливает этнический традиционализм, который является своеобразной иммунной системой макроэтничности. В этой связи сохранение этнокультурного своеобразия малых исторических городов (а также - родовых поселений, центров ремесел, православных монастырей и иных святых для каждого российского народа мест)- является одним из важных условий поддержки этникосов.

На мегауровне, во вселенском ракурсе, этничность соотносится с человечеством в целом. Мегаэтничность, о чем говорилось выше, предстает как этносфера, т.е. мозаичная в этническом отношении антропосфера, соотносимая с миром природы. Этносфера - это достаточно сложная палитра внутренне развивающихся и взаимодействующих между собой этносоциальных организмов, каждый из которых имеет качественно отличные от других этнические свойства, не только детерминированные географически, но и наследуемые исторически.

Этническая мозаичность социума осложняется тем, что одни народы живут компактно, другие раздроблены, имеют элементы, вписавшиеся в инонациональные условия. Воздействующие друг на друга они не остаются неизменными. Некоторым из народов угрожают ассимиляционные опасности. Однако даже в самых неблагоприятных условиях, они сохраняют генетическую память, которая, выплывая из глубин подсознания, удерживает микроуровневую и макроуровневую этничность в рамках собственного культурного колорита.

Вариативность этничности и ее фантомность приводят не только западных, но и отечественных исследователей к мысли о возможности ее элиминации и вступления социума в постэтническую фазу. На мой взгляд, подобные выводы поспешны и поверхностны, ибо этничность аккумулируется в феноменах, образующих духовно-культурную подсистему общества, рядоположную с его технико-экономической и общественно-политической подсистемами⁵.

По законам синергетики мы должны обнажить качество экономической, культурной и политической жизнедеятельности, исходя из идеологии устойчивого развития. Если быть предельно кратким, то технико-экономическая жизнедеятельность имеет витально-рациональный характер (предотвращение собственного летального исхода наиболее рациональным способом), вектор которого - последовательный переход от начального к последующим технико-экономическим укладам. Если первый уклад (1770-1830 гг.) сопряжен с механизацией и концентрацией производства на фабриках, масштабы которой возрастают на втором этапе (1830-1880 гг.), то третий этап (1880-1930 гг.) характеризуется доминированием универсальных технологий, стандартизацией производства и урбанизацией образа жизни социума, который на четвертом этапе (1930-1980 гг.) одновременно с массово-серийным производством создает глобальную систему телекоммуникаций. Пятый этап (1980/1990 - 2030/2040 гг.) связан с развитием новых информационных, коммуникативных и транспортных инфраструктур. "Глобализация социальных и производственных отношений, - отмечает создатель этой теории С.Ю. Глазьев, - резко повышает разнообразие духовных и предметных потребностей людей, возможных сфер применения их интеллекта и труда"⁶.

Рационализм и глобализм, будучи важнейшими характеристиками развития технико-экономической подсистемы, существенно теснят этничность, пространством реализации которой является духовно-культурная подсистема, сердцевину коей составляет художественный (ассоциативно-образный) потенциал, а качественной характеристикой - социоэтничная жизнедеятельность (т.е. этничность, трансформирующаяся под влиянием общесоциального процесса, способствующего перерастанию этнической культуры в национальную, а национальной в массовую).

Нетрудно обнаружить, что витально-рациональная и социоэтничная жизнедеятельности по своей векторной направленности не только расходятся, но и могут вступать в противоречие. Меру их "взаимоуступчивости" предстоит определять в каждой исторической ситуации субъектам общественно-политической подсистемы, жизнедеятельность которых имеет целесообразный характер (именно политики, руководствуясь идеалами устойчивого развития, определяют их маятниковое соотношение).

Рамки настоящей публикации не позволяют автору осветить экзистенциально-микроуровневый аспект проблемы, когда культура престает перед нами как культурное пространство⁷, определяющую роль в котором играют этнофоры. Благодаря их фантомно-этнической энергии, способности к сверхнапряжению, страстной и неуемной жажде деятельности пополняется пульс культурной жизни, возрастает ее потенциал.

Итак, синергетический подход, расширяющий компетенцию культурологии, позволяет рассмотреть феномен культуры в тройной системе координат - экзистенциальной, планетарной и вселенской систем. Благодаря его применению возникает возможность приблизиться к решению одной из базовых проблем науки - выявлению субстанциональных, генетических и генезисных основ культуры, т.е. ее генома. Им, по моему мнению, является этничность, детерминирующая развитие как культурного пространства, где присутствуют спонтанность и пассионарная хаотичность, культурной подсистемы, когда в определенной степени иррациональная социоэтничная жизнедеятельность людей упорядочивается витально-рациональным императивом, так и целостной культуросферы, характеризующейся внутренним разнообразием и богатством моделей, каждая из которых отражает характер жизнеустройства и миропонимания определенного народа.