Мартынов О.В.

Академия переподготовки работников искусства, культуры и туризма

К X веку, когда произошло крещение Руси, в Византии уже существовало вполне развитое во всех отношениях богослужение. Пение, употреблявшееся в христианской церкви с первого времени ее существования, достигло очень значительного развития, представляя собой весьма важную часть церковного искусства. Это касается как обширности гимнографического материала, так и его собственно музыкального оформления. Вместе с тем уже определилось и отношение к данному виду искусства, оформились взгляды на то, каким оно должно быть, какова его функция, иначе говоря, сложилась определенная эстетика церковного пения.

То, каким должен быть характер музыкального элемента, входящего в богослужение, выражено в 75-м правиле VI-го Вселенского собора. Правило ничего не говорит о конкретном музыкальном стиле, а указывает лишь общий характер пения и второстепенное, подчиненное, положение музыкального элемента по отношению к словесному тексту. В то же время Василий Великий и некоторые другие св. отцы, (в том числе Иоанн Златоуст) понимая, какое огромное эмоциональное воздействие оказывает музыка, и, стараясь использовать это для привлечения людей к церкви, высказывают мысль, что красивое пение, вместе с "услаждением слуха" способствует усвоению назидательных мыслей, содержащихся в тексте. Наиболее лаконично и выразительно это балансирование выражено Августином блаженным в "Исповеди", когда он описывает свое впечатление от церковного пения: "Я колеблюсь между опасностью удовольствия и опытом пользы, но более прихожу к предпочтению, конечно не непреложного, мнения - одобрять обычай пения в церкви, дабы неокрепший дух через сладость слуха возрастал в подвиге благочестия".

Естественно предположить, что на Руси, вместе с пением, обязательно входящим в христианское богослужение, должно было быть принято и только что изложенное отношение к нему. Необходимо отметить, что исследователь данного предмета, с какой бы стороны он ни подходил к нему, исторической, музыкально-теоретической или эстетической - встречается с очень серьезным затруднением. Оно состоит, во-первых, в наличии очень небольшого количества памятников до конца XV века. Кроме того, система древнерусской музыкальной записи до последней четверти XVI века практически не поддается расшифровке. Другой очень важной проблемой является отсутствие до XVII века специальных трактатов о музыке.

Однако, несмотря на эти трудности, все же достаточно уверенно в русском певческом искусстве можно выделить две тенденции. Первая, назовем ее "аскетическая", это отношение к искусству как проводнику духовности, посреднику между материальным и духовным миром, имеющим дидактическую и символическую функции. Вторая тенденция - это внимание к чисто внешней красоте искусства, осознание ее как самостоятельной ценности, наслаждение ею.

Внешняя красота воспринималась в древнерусской традиции как указание на красоту духовную и поэтому не обладала самодовлеющей ценностью. Но всё же, пусть лишь как символ красоты небесной, она не могла не привлекать к себе внимания. В особенности это относится к красоте богослужения и вообще всего, что связано с церковью. В.В. Бычков отмечает, что в первые века христианства на Руси "красоту церковную" видели в самом церковном действе и особенно в красоте предметов прикладного искусства (церковной утвари), в блеске драгоценных материалов, то есть самых "внешних" сторонах искусства.

Не последнее место в "украшении церковном" занимали и песнопения. Естественно предположить, что соответственно характеру эстетики данного периода в них также обращалось внимание на внешнюю красоту, "декоративность". Примером может служить так называемое "кондакарное" пение, заимствованное из Византии и употреблявшееся в XI-XIII веках. Этот род пения отличался очень развитой орнаментированной мелодией, и требовал для исполнения прекрасно обученных певцов. После XIII века памятники содержащие песнопения с кондакарной нотацией исчезают. Традиционно это связывают с упадком культуры вследствие татаро-монгольского нашествия. Однако кроме данной вполне объективной причины безусловно имеющей большое значение возможно существует и причина внутреннего, собственно эстетического порядка, связанная с некоторым изменением в отношении к искусству в этот период.

XIV-XV века - время подъема духовной жизни на Руси. В это время происходит расцвет монашества, и даже среди простого народа распространяются аскетические настроения. В рассматриваемый период земная, чувственно воспринимаемая красота почти не привлекает к себе внимания, выступая лишь символом или художественным образом красоты духовной, недоступной непосредственному восприятию. В эстетическом сознании центральное место занимает нравственно прекрасное, добродетель. "Красота церковная" видится теперь уже не столько в произведениях искусства, сколько в духовных явлениях.

Соответственно и в произведениях искусства главным также становиться не внешность, а внутреннее содержание. Сам процесс творчества понимается как священный, для его осуществления необходим особый дар от Бога, который можно получить только на пути подвижнической, аскетической жизни. Так, например, в предисловии к одному нотному стихирарю, автор видит в музыкальном творчестве особую премудрость, "подобную философстей". Однако источник этой премудрости, по его убеждению, отнюдь не естественные человеческие способности, благодать Св. Духа. И напротив, творчество людей может быть талантливых, но несоответствующих аскетическому идеалу не принимается, как не являющееся дарованным свыше, ибо такого дарования сподобляются только добродетельные люди.

Однако, к концу XVI в. ситуация меняется. В быту знатных и богатых людей распространяется роскошь, появляется стремление к безмерному украшению своего быта и одежды. Небывалого расцвета достигают декоративно-прикладные искусства. Любовь к ярким цветам в одежде наблюдается даже среди духовенства. Хотя эти явления постоянно обличаются и осуждаются церковью, очевидно, они были частью сознания и не могли не сказываться, в какой-то мере, даже на культовом искусстве. На его внешнюю красоту обращается пристальное внимание. Правда, она осмысляется пока еще в русле святоотеческой традиции, как приносящая духовную пользу, обращая человеческие сердца к Источнику красоты - Богу. Однако постепенно увлечение красотой церковного искусства начинает переходить некоторую грань. Появляется необходимость в напоминаниях о мыслившейся прежде неразрывной связи между художественным творчеством и духовным подвигом. Это говорит о том, что понимание аскетического значения церковного искусства постепенно утрачивалось и на смену ему приходило новое, гедонистическое отношение к искусству.

Этот процесс затронул и пение, которое в это время активно развивается и занимает важное место среди прочей "красоты церковной". Появляются новые распевы - демественный, путевой, большой знаменный распев - возрождающие пространное пение (т. е. такое, где на один слог текста приходится достаточно обширная мелодия). Начинает фиксироваться в письменных памятниках и активно развиваться многоголосие, начиная с двух- и доходя до четырёхголосных произведений. При этом многие явления в певческом искусстве, такие как протяженные напевы, подголосочное пение, некоторая вокализация произношения, местные варианты мелодии песнопений объединяет общая тенденция: не имея ранее собственно эстетического значения, в XVI веке они начинают постепенно его приобретать. В первой половине XVII века этот процесс достигает максимального развития, вместе с чем, ревнители благочестия обращают внимание на отход от некоторых аскетических требований и в первую очередь - главенства текста над музыкой. Однако в целом, несмотря на глубокую эстетизацию многих своих элементов, музыкальное искусство русской церкви еще остается в рамках той эстетики, которая зиждется на аскетических началах. Это особенно ярко выявляется при столкновении с новой, западноевропейской церковной музыкой, произошедшем в середине XVII века.