И день пройдет —
Время его зачеркнет
с востока на запад
Я не успею забыться
запахом пчел на цветах
возненавидеть вселенную
за кратковременность утра...
Я опоздаю
сказать тебе главное
и разлюбить —
и жизнь пройдет...

ФЬЮ-Ю-Ю...

Соприкоснемся —
     словно занозы в ладонях —
и, вздрогнув, очнемся
на трепетном выдохе сна,
и съежимся в бусинки,
и потеряемся в стылом
зимовье стыда —
          да —
        это так,
кто-то приходит
        в каждый наш поцелуй
и долго шарит по стенам,
ища выключатель...
а в воздухе, словно в петле,
провисают две ноты, когда наши рты,
прощаясь,
вытягиваются
в одинокие флейты...

ЮАНЬСЯО (ПРАЗДНИК ФОНАРЕЙ)

В этом празднике
под звуками-занавесками цинь
выжелтить кожу
снам
и песню с птичьим лицом
увидеть так же тонально

мне повезет
и — журавель — я достигну
берега —
тушью
впитаюсь рядом с тритоном

и молчаливый пэн
зажжет меня изнутри

и оттолкнувшись от его ладоней
я медленно пойду по реке...

МЕТИЛОРАНЖ

ДОМ У ОБОЧИНЫ

Кто жил здесь,
чьи тени встревожены?

Я чувствую прикосновенья слепых
паутинок.
      Двери ушли, гремя,
        так давно,
           что стены помнят себя
              холстами для непогоды...

Но когда я умру,
      где отыщется средство
           об этом не думать —
чтобы лежать валуном
      и смотреть,
      как рыбы ловят,
заглатывая, отражения птиц.

ЧАСЫ

Гремят часы на башне. Мама будит
меня-ребенка
и провожает сонного умыться.
Пока вожусь в воде — грубеют щеки,
и голос падает неудержимо вниз...

к еде, в прихожую,
вхожу слегка пригнувшись.
Как быстро постарела мама,
пока я умывался!
Сидит в углу — вся призрачно седа...

сажусь за стол и вздрагиваю —
женщина напротив
накладывает мне парной картофель,
и мама из угла благословляет.
Подходят дети: папа, здравствуй,
сегодня ты нам обещал скворешник!

Смотрю на них — как будто в первый раз,
хочу подняться, но иссохли ноги.
Прошу воды...
В ковше
       к моим губам
летит старик с недоуменным взглядом!..
Не воду пью — вбираю содроганье
из уст его...
         Смотрю кругом себя,
и странно мне, что не могу припомнить:
я здесь впервые, или же давно
такое диво вижу... В самый полдень
        на башне бьют часы...

ПРИНЦЫ СНОВ
Когда выглянешь из простыни
как рана из марли,
значит снился... и трясло до утра,
ибо разбухшая горечь
и залежавшиеся поцелуи
источают запах вероники,
ибо ночь,
пролетая на крыльях отчужденья,
оставляет в груди
венозную гитару —
и кто-то не в лад
перебирает по струнам...

а ты,
закутанная в ярость,
лежишь в подвале ночи
формой,
избранной любовью,
мелом,
спресованным кровью в мрамор.
Вокруг рассаживаются птицы,
вылетая из скорлупы слез,
и шепчут:
не пропади...
не про пади...
не про па ди...

***

Вот они: появляются...
Обличители несовершенства... —
праведники! — как тошнота,
после которой мир облёван...

герои нравов,
они делят женщину пополам
     с отвращением и аппетитом.
Издатели пошлости,
     учредители двусмысленности —

как степенно они уходят на службу,
и мир улыбается им навстречу
         разбитыми губами.

***

О потомки людей
с черпаками в лодке у берега!
эта вода
прибывает ровно настолько,
чтобы успели вычерпать, не разуверясь,
что лодка тронется с места,
и мы наляжем на весла...

В о д а!

она прибывает ровно настолько,
чтобы вычерпывать вечность.

***

      .     .      .
          .     .      .
Мы — .         .
              .      .       .
     .      . не стоит считать по одной.
      .        .        .        .
В каждом мире песок. . . .
       в каждом слове — песчинки    .
на каждом цветке —        .   .       .
                 та же мера песка у пыльцы.
На дыханье —
      его шумовое сцепленье,
во рту — его говор и вкус,
и на сердце
песчаное озеро...

Сколько не лей
это время песок
на мгновеньях мы стынем
        фотографически неузнаваемо —
вязнем все глубже,
нам трудно в удушье песка
              идти по песчинкам —
песчинкам
идти по песку.

ВО ВРЕМЯ ХОДЬБЫ

Я радуюсь новым ботинкам.
Иду себе и попутно
жужжу мимолетные строфы...
о женщине
   с родинкой в небе
     и тюльпаном апрельского рта...
Я пьяным шмелем
   влезал в него
      и пил
        ядовитую горечь...

теперь —
марширую без страха
вбираться корнями озер
       и заговариваться
          о красоте!
Иду себе по дороге,
и солнце мое — впереди,
и время мое — впереди,

и новые ботинки
жжжмут у-удивительно!

***

Сочится ночь из трещин в комнату.
Под лампой
в прозрачных бабочках тепла
веранда вечера...
             выходит человек
тропинкой в сад
и бегству рад из жизни.

Согретой комнаты
безнебие! —

касаясь трав губами
вселенная берет тепло с земли...
так близко...
с веранды зовут зовут...
но человека уже коснулись губы —
он дрожит
         бесплотный
         сияющий
         несчастный —

и в мире больше нет
и не было
ему названья

***

Что думать —
когда покинув Крит
блистающий Быком
никто не вышел
из очертаний прежнего

теряешься
рассматривая в ногах лежащее

огромный тренажер
вращается все в той же зале
с видом на уходящее

и оторопь
при встрече с прошлым
его живая кожа
и хочется спросить
о времени

КНИГА МОРЯ

***

Чуть только сна ночную паутину
с лица убрал
как в полые зрачки
приходит ясновидящее утро
В окне летит дорога от колес
беззвучный хор корней вдыхает влагу
перемещая пение в стволы...

Ракушками на древнем берегу
шуршат столетья
плодоносит тина
и чайка легкая маячит на ветру
как метка бога
на странице мира...

***

Растоплено шоссе.
Ярчайший полдень.
Сухой шершавый ветер выгребает
испарину вареного салона —
автомобиль, спасаясь к побережью,
пересекает бурую Тамань...

"за тем холмом начнутся виноградники"...

Мне кажется, мы — рыбы. Лишний час
и мы не выдержим отсутствия воды и

неба,

малиновый песок,
железный скрежет трав
и голубые блики горизонта... —

до моря двадцать верст
неповторимого таманского топаза.

***

Ты видишь — нас ищут.
Мы спрятались в теплый овраг
    укрылись лопухами
      прижались к траве...

Только не шевелись
когда душица и мята
    сделают нас растениями
цикады обхватят за стебли
и нас не найдут —

     эти многочисленные в ночном небе
     ищущие нас
     с зажженными фонариками...

СОН ЖЁЛТОГО МОРЯ

гейша!
несущая знаки снов

танцующим телом
это она
замирает иероглифом-цаплей
смежая крылья
   твоими ресницами...
и ты теряешь значимость-биржу
мерки-ходули
стежки
    рогожи реалий

и становишься снова
   похож на себя
гуашью
на рисовом времени

человек-иероглиф

ТРИУМФАЛЬНЫЕ АРКИ

Нам дан этот путь —
к бело-морю
к последнему сну —
как бегство
от древа —
к кресту
от зова — к испугу
и возраста — к морю...

Как дети
игравшие заполночь
между теней
мы уснем: и взбежим по воде
за теплом
задыхаясь
навстречу
радостной Матери
все выше
и выше
отрываясь от жизни...

В ОДНОЙ ЛОДКЕ С МОРЕМ

Мерцанье мира —
в мириадах волн,
и ночь тепла,
рождаемая морем
из раковин,
из рта прозрачной рыбы,
из воспаренья царственных глубин.

Обложены,
как губы поцелуем,
ночной водой —
разматываем сети
и мерно погружаем за корму.

Смерть водорослей,
крабов и столетий
сгущается в священный запах моря,
и рыболов с жемчужною подсветкой
луны прозрачен,
невесомо тих.
В его спине плывут большие рыбы,
и я уже не в силах различать
его и море —
теплым монолитом
они мне дарят
древнее родство...

***

Аляповатый пейзаж —
пристань в колышках яхт,
облитые зноем
желтые створки киосков...
Аля-Валенсия!—
костляво торчащий
   позвоночник земли,
старческие лопатки,
порт,
замызганный мазким мазутом,
резина и щепки,
обсосанные морями как детьми
         палочки эскимо...
нам нравится
быть здесь — у края террасы
          под сочи-пальмой, —
и ты улыбнешься,
когда старый бармен
поприветствует нас, —

ты нравишься нам обоим,
угловатая
пружинка
в сердце южных ветров.

***

Набегая волны шарят в камнях
что-то разыскивают...

Камни — в молчаньи
и только раковины
спешат выболтать..
Это они — наши отраженья
по ту сторону моря,
ибо кости у них
снаружи...
Часами
Чайки кричат в руинах дельфина
ветер вминает брюхом волну...

и жизнекрушенье —
всего лишь остов рыбы
на берегу
запнувшегося времени...

***

Сколько радостных снов
будет подарено морю?
кто его первым обучит
читать
прикрывая ладонью
берег каждой строки:
так осторожные тайны
не омертвеют в ракушечник —
ты будешь навек спасена
от бешенства брошенных книг...

В оцепененьи смотрю
как погружаешься в волны
и море шепчет губами
твои совершенные ноги —
вскипает соприкоснувшись
с моим поцелуем —
и плавно
выносит отмытую горечь
сиреневой пленкой медуз

ФЕВРАЛЬСКОЕ УТРО

***

Поющие на плотах
Дети и Старцы
равностоящие к вечному с разных сторон —
тонкие скобки судеб
о — левая — правая! —
чисто поют
проплывая в тумане —
И с берега видят только огни на плотах
и голоса
на ощупь зрящие мир
где-то рядом плывущего
хрупкого света

слушаю
и ноет во мне
и щемит —
словно брошенный в скобки плыву
от левой все больше
от правой...

***

Я повернусь —
и к западу глаза мои,
где мама штопает рукав
и вечер
в цветах под окнами...

Протяжный ветерок
и свет
оранжево бегущий за черту —
           мне не догнать —

я падаю на блики —
и меня
      игла прихватывает
вечерней ниткой

И так — стежок к стежку —
я остановлен
     иглами тепла
прижат к себе
    там тихо засыпающему...

***

Юноша
разбуженный губами-из-снов
      из поющих костей
губами
      неизъяснимого содроганья
губами-женщины...

Что это было?
тело разверзлось
и жар иссушающий
всюду проник

В ослепительном
          шлеме грозы
небо двинулось прочь

и поэтому он со мной —
здесь
    в сумерках мира
где птицы наследуют ветви —
спросонок
со сладким своим изумленьем

***

Свет
носорог
остролистник —

не различаю
части в сияющем
пересыпаю песчинки
из мира в ладонь и обратно

так промывают рис
в провинции Дао
охра—лимонник—желток
каждый из нас был обманут
глазами

Но теперь
неразличимый в лиловом
я помню
дыхание-отклик

волнующе-жертвенное
у плеча

***

Выдохом
присохшим к озеру ликов
на лоскутах
    вечерне-шафрановых
начато время мое —
астролябия горестей
светильник
    подключенный к Зодиаку —

ширясь Циньской стеной
оно заслонило
    подступы к вечному

и радость осталась —
в нужде
    возделывать землю
и любить
подобравшую волосы
над огнем

***

Ветвистый
полет стрижей
и кровь кораллов в ползучих звездах

что выбираешь ты?

Каменья
запах сочельника
пунцовый сон
           пиона... —
все следует за нами
все что таим
      в мечтах и комнатах

все приготовлено для путника
репейник
оранжереи
и день над озером...

Но как ты совершаешь путь! —
           отягощаясь ношей
полный обладаний
           и жертвенников

о нищий
      владелец мира
И свет твой —
          крохотный

***

Слово
о чем оно

долго густеет смола
роза ветром уносится быстро —

всегда
в слове много от невыразимого
                 от лампады
и отворения вен...
В нем чередуются стопы —

в слове — шаги
в нем
словно в келье
      кто-то заперся
          и путешествует к богу

***

О женщина
качели на ветвях

в сон всасываясь
я чей-то

и погруженье —
как воздух вод

по тонким завиткам
ракушек радости
я следую

где Соламея солнц
таится до сих пор
от глаз

Кому же
я так принадлежу?! —
что нет желанья
ошибаться
жемчужинами

Кому есть дело —
раскачивать мне сердце

до самой грусти...

***

Кириллу С.

Здесь все
не для теплолюбивого
лимонника...

дожди как клей
и снег — снотворное

и радость —
    оставаться еще не сломленным —
не для меня

Мой нежный голос —
    на подступах к тебе
    в верховьях августа... —

люби сиротство
и дар друзей —
      их одиночеств верность

и не страшись
когда холодной кистью
коснутся наших окон
коснутся губ

задумчивые ветры
    нас уносящие

***

Смотрю на руки
полные корневищ —
вовнутрь меня растет дерево.
На стволе
        тревожная птица:
стук
    стук
       барабанит клювом
очищает ствол от челюстей тьмы...
стук
    стук
       птица успевает —
еще не устала биться в груди
ждать
    другую...

***

С утесов
бросаясь в волны
она обнажена

и мыслит себя мечтой
для всех ловцов
в морях их чувственного

она легка
и не боится рук

она горит
всей кожей

и мальчик застывает терракотой
среди ее одежд
когда она выходит из воды
идет к нему
и тихо одевается

***

"Денег хватает на кофе..."
Л. Мария

Мария,
в лохмотьях мы чище,
в лохмотьях мы ближе к ангелам,
мы бестелесней пернатых
                    в зоомузеях любви,
и душам легко разговаривать в небе —
им ветер судеб нипочем,
даже если приносит не холод, а кости,
приносит железное лезвие...
Души укроются в небе

и будут смотреть, как мимо плывут
                    раскаленные камни миров.
Это звезды... мы будем бродить
из дерева в дерево —
                    только в лохмотьях
можно пройти эту музыку...

Бойтесь, безумцы, — нам скажут не раз.
Но есть ли в их яблоке разума
косточка смысла?!

Безумцы,
разумные чувством,
в лохмотьях мы чище,
в лохмотьях мы ближе друг к другу,
и нам легко
                    разговаривать сердцем.

НОСОРОГИ

Дети
умершие в носорогов —
как близоруко
   ступают они по земле
выбирая — доступное
теряясь в междометьях
                              желез
под копыта
под топот голов
о землю...

И я замечаю
как грядет —
    как разворачивается
             на меня мордой
это насекомое царство —
как хочет оно добрейшее
убивать
      невинно тараня и натыкаясь...
и я готов бежать навстречу

и чувствую
      что не успею понять чуда
воскрешения меня
из носорогов...

***

Одно мне — с тобой все забыть
все приманки и блестки
                     лежащего всюду

Время жизни —
         плата за все

Но мы ускользнем
от прекрасных ловушек
от поеданья минут
           где-то-порознь

Игры теней —
металлы каменья парча —
не смогут увлечь —

набегая как волны губами
мы нежно
друг друга спасем

и станем
как волны
друг другом

ПРОВИНЦИЯ ЖИЗНИ

За окнами снег
неизбывность предчувствий
и день познается как день
с налипанием тьмы
Веками
хозяйки сушат белье на ветру
взрывая вселенную плотью
мужчины
черствеют в трактирах —
и путь их— во мгле увязая — один —
Это с гор
таянье мира...

Таянье времени...
никто не вернется взглянуть
на то что после него
Не жди Это снег в отдаленье —
Уносит поток неизвестную жизнь
ту что рядом —
за каждой беседкой
жизни твоей —
оставляющий берег
все так же
пустынный бриз-человек...

Блик-человек
ты заносишь в миры эту грусть —
эту радость
изморозь тела — жар этот вечный
дыхание Сына
тяжкие клещи страстей
этот сад по тропинке пчелу
что до слез заблудилась в мерцаньях...

О Господи
как же болит
во мне эта капля жужжащая радости —
как же из мест-этих-теплых-во-мне
уходить...

ВЕКТОРЫ СУМРАКА

***

Опустошая
       небесные знаки
мы движемся всем обладать

выискивать
слепок печального —

судьбу —
походку изчезновенья

Как мы важны для себя!
и уязвимы —

кровоточащие тени
несущие свои окаменелости

шеренги на подступах
           к Ахеронту
сплетенья
        шарящих рук
ничего не терявших

***

Осень
усыпляющая зверей и насекомых
обложи нас листвой
    отекшей йодом —
возьми к себе.

Мы с радостью покинем
    тростниковые тела —
робкие лачуги света —
лишь бы подальше
от пасмурной болтовни...
             Мы устали
болеть ожиданьем
всматриваться в сумерки
и оборачиваться
    на шаги
    дождей...
Возьми нас к себе —
мы уткнемся лицами
в твою лиственную кожу
                   и уснем
раскрытыми
         бестелесными
                  знаками...

***

Что с нами
если всюду болит где мы есть

ты думаешь — снова вопрос!
это ответ

Собиратели трав и куриных богов
что мораль нам —
               марля удушья!
Отбрось этот грязный покров
прикрывающий мертвое:

       можно сойти с ума
       от инструментов
которыми мы изваяем себя
       из глыбы сознания
               в утварь
                    в вирусы боли...

***

Кузнечики в висках —
в январский холод

охваченное инеем — дитя в груди
Листая книгу
            пальцы остаются
иссиня-птичьими...

В петле утраты
(ушло серебряное с тонким хоботком)
ты жалок

обмылок грусти
      и пустота вещей
тебе оставлены

Но подавая чай
и набирая номер —
      пароль к чужому отклику —
я чувствую
      что одинок как ты...

***

Нет духа былого в комнатах —
молох
спрятанный в воздух
стер сухожилья над декой

без струн остались мелодии пэна
мои

Что я хотел? —
прозрачность мира
и близко у глаз
забытую вещь...

Но нет ничего
что хотелось бы вспомнить
и я продолжаю читать
как пролились дожди —
словно сошли народы —
и все унесли
все что было моим...

***

Когда ложится желтый перегной
настольной лампы
на печатный лист
и черноточье всходит пауками —
я закрываю книгу
и говорю с тобой —
с валькирией
           ночных руин любви —
безмолвно — по связующему мраку
о доблести
погибших мотыльков
о зернах
приносящих в наши руки
                 дюймовочек...
о паруснике тихого скольженья
друг в друге
Вода пытливо изучает тело
растущей близости...
               Мы говорим
не нарушая сна в груди
не поднимая ряби на озерах
обширной памяти...
       И мне как будто легче
Я возвращаюсь к книге по пути
ты разрушаешься во мне
                     и я читаю
в развалинах ночного разговора

***

Зябко
Дни зависают в один
разбитый рояль
с единственной клавишей... —

так я живу
Жду тебя радостный зверь —
с нетерпеньем смотрю в окно
      где личинки пьяниц
      и ревущих баб — дети
                возятся в лужах
вымокший ветер слизывает с них тепло...
и мне хочется
собрать все в ладонь
и согреть одним
       человеческим дыханьем...

***

Любовь которая
назвать себя не смеет

и тайной серебристой
   стоит в безбрежном

где книги на столе
бессмысленны

Ночной поток из приоткрытой
               завесы мира
наплывами её охватывает —
и кротость как свеча
           дрожит под кожей
и легкие касанья
     её уносят к подножью Славы
и Силы её творящего

ПРОМЕТЕЙ

Глаза твои горят. Ресницы, веки
осыпаны серебряной пыльцой
созвездий-бабочек
и светлых размышлений.
Блестят...
Целую эти веки,
дрожащие под взмахом моего крыла.
И слезы,
как огонь хрустальный, я пью
и обжигаюсь до когтей,
и улетаю безнадежно хищный...

Мой прометей — мой дух — явленье света!
Давно
и тот ли принесен огонь? —
из той ли чаши выхвачен был жребий,
когда твои девические веки
осыпаны свинцовою пыльцой
столетий тьмы
и призрачного света?..

ДОЖДЬ РОЖДЕНЬЯ [1981]

Тетрадный лист
в верхних углах по солнцу —
желтое и красное —
мир моего брата

У меня на целое солнце меньше
и если одно спрячется
я не смогу убежать
к другому —
поэтому надо мной
птицы
сумрачных лет...

А что брат —
он рисует мне желтое
на продольном холсте дождя...

Я хотел подарить ожерелье
из вечерней литургии
       уличных фонарей —
но свет погас...
Собирая сны в букет
я увидел как грустно
            проснулась
женщина
и подошла к окну —
             надломленная азалия...

Довершая неудачи
               полил дождь
и я готов был умереть
в стеклянном лабиринте смеха

но вдруг понял —
единственное что могу —
дать крышу своего дома
вместо зонтика...

ЭТЮДНИК [1986]

1. ПОВОРОТ

Июль
дни пошли на убыль —
еще далеко до арбузной поры
но чувствуется поворот —
необратимость убытков —
весна надежда малина...

июль меня плавит зноем
и я проникаю во всё
На поверхности — спелые вишни
молодые чеснок и петрушка
яблоки белый налив...

Скоро поспеет абрикос
а там и арбузная пора

Это движенье не страшно —
время приносит плоды

В душистом клевере
пчелиный водопой —
Горячий звук пчелиного полета
Бесчисленные пчелы...

                 В глубине
переплетенных трав и тонких соков
земля раскрыла поры: муравьи
жуки личинки дождевые черви
ползут по ним —
о-чистильщики труб
           сплошного минерального
                      дыханья!
Кузнечики!
на нескончаемых своих олимпиадах
Бесчисленные пчелы
                 ударов сердца...

Рыба вспыхнула над озером
и снова угасла в глубине...
А берег зашлепал губами
когда пробежала моторка
словно комар-водомер

Рыба вспыхнула!
Рядом поймали другую —
этой не вспыхнуть. Скорее —
воспламенится рыбак
мшистой корягой... —

Я даже уверен — девушка
ожившая в утреннем солнце
видела как полыхает

рыжий
красномордый
рыбак
. . .

15. УТРО

Еще мое время года —
не нужно пальто — одежды
              моей тоски
Ночь приготовила утро
из белого запаха розы
и самых тончайших трав...
Еще мое время года —
клинья пернатых стай
не разрывают небо
на полосы мутных дождей
Сонмы зеленых крылышек
еще остаются листвой... —

Но веет тревожно прохладой

и это уже твое
время любви и страданий
   в безумном движенье цветов
   к тяжкому сочному...

Зачем этот плод им? Кто знает
в чем высшее
           наше движенье?..
В сентябрьское утро созрела
душа
в пурпурную гроздь

17. НА РАСЦВЕТЕ ДОРОГ

Ослик сердца
везет на прогибе спины
вес-длину моего черноземного тела —
трудолюбивый и безотказный
Над ним
машет ветками
в пышных цветах поцелуев
и щебечет радостно-грустно душа...
Позади за певуньей иду
я — погонщик
накидкой время взметая...

желтой марлей рассвета
забинтованы ноги...

23. КОГДА ПТИЦЫ

Они улетают
Вслед за ними гоню
с дерева осени
своих ангелочков
Не знаю — мысли это
или души потраха скачут по веткам
За солнцем
за смертью летят —
неизвестно

Скоро
под крики ворон
снег распушится
и лимон кисловатой синицы —
окажется тем последним
о чем напишу
мечтая
о перелете вдогонку —
вслед за своими чудовищами
несущими в клювиках
ближний

пустеющий мир...

27. РИТМИЧНО

Ручьев речевка
полдень овсяной
личинки вечеров куда б ни шел на каждом
амеба разомлевшего кота
куст кровеносных улочек сознанья
с цветком «что-дальше?»
и плодом «за-что» —
в янтарных реках
день плывет ритмично
в излюбленной манере «до-конца»
и поперек моих трудов проникнуть
в его легенды —
день плывет на бис
безжалостно мне сокращая
сердце

ДАДА

***

Это тревожно —
сердце сбилось со счета
ноги валят меня друг на друга
          слюна неугомонна
и руки
      Руки!
где только я не встречаю
их цепкие фаланги
словно они разбросаны по всей вселенной
и глаза —
два аквариума
в которых живет только то что я вижу
Но вижу я только то что живет в них
        не видя всего остального...
Это тревожно
Особенно что-то вспомнить
или забыть
или открыть рот
        не для того
           чтобы из него выйти...

***

Мудрец нас учит о том
как мы его учим

провидец —
он слышит всегда нас оттуда
откуда ему нас не слышно —

и в этом величье
оставляющих след
на воде

***

Один
в вагоне ночи
гремящей над фонарями города
с улыбкой
сумасшедшего жасмина

куда я еду?

ЭПИЛОГ

***

Все очень просто —
Мир открываю ключом
родниковой водой
и созвездием Братьев —
И волны листаются вширь берегов
полутьмы —
Я открываю страницу
вхожу и срываюсь на камни
ползу равновесной дорогой
вверх
проклиная отвесность пути —

Я живу
потому что другое трудно придумать —
и пока другое неведомо миру
я счастлив —
желаю сплотиться в руду
или камень —
затихнуть в дороге...
Пока ж остаются стихи
которые лепят меня без разбора
как получусь...
Вместе с ними
хлеб принимаю как хлеб
и радость как выйдет...

ОСТРОВА ВЕТРОВ

***

Однажды в июльское утро
я заметил
в синей прохладе небес
золотистую отмель

и с тех пор я плыву к ней

***

Кто помнит скворца
пропевшего прошлой весной в саду…
Лишь человек несет в своем сердце
как в торбе для счастья
память
о лучшем

***

Брату

Без атласа
                чувств,
не зная ландшафта и нравов,
легко потеряться в женщине,
на которую ты ступил,

в аметистовой свежести ее морей
ты встретишь время

и, как чудесная рыба-мгновенье,
будешь выбрасываться на ее берега,
оплетаемый болью
                рубцов-морщин
от ее рыбацких сетей,

и в конце ты останешься
                только в ее сердце —
но даже с атласом ее чувств
я не знаю, где это.

***

Высокие чувства уходят из нас-крепостей,
Их подвиги нам не нужны.
Но кто посмеет в них бросить упрек —
недосягаемы спины творцов
человеческой красоты.

С волненьем смотрю с обочины жизни
на уходящие спины
светлых царей —
на редкие отблески света
в нас,
погрязших
в грабежах
своих царств.

***

Портовая гавань!
гремящая над водой
якорными цепями лучей —

здесь швартуется солнце.
Белые чайки криков,
вылетающие из бронзовых тел
такелажников,
садятся на волны,
а белоснежный матрос
зависает как дверь-в-синие-дали.

Мальчишки...
они подолгу стоят у причалов,
и море каждого еле заметно качает
где-то за островами

на своем Корабле...

***

Я знаю края, где абрикосы дождем обсыпают,
не уклониться от яблок, дыни в руках,
семицветные сливы в карманах
и за пазухой алыча вперемежку с черешней —
и нет места телу от инжира, хурмы, мандарина и груши.
И чтобы ни говорил — выплевываешь косточки вишен и винограда —
как будто нет дела до тыквы с арбузом, не до кизила, персика,
не до айвы и ореха с крыжовником...

только не попадайся случайной осе —
вовремя спрячь губы в шелковице,
будто ты здесь ни при чем,

просто повис фей-хуаном на ветке приморского лета.

***

Опомнись — не трать так много
                слов-жизней.
Пусть солнце растет над твоим горизонтом
и озаряет красотой —
все формы сотканы из нее,
разве что черви —
                обрывки ниток с ее полотен.

Оглянись на волны исчезновенья
                             всего того,
на что откликнулось сердце —
они без вреда проносятся мимо,
но однажды волна опрокинет,
и, встревоженный, ты останешься в ней
дуновеньем
ускользающей красоты.

***

Вдоль пляжей облака.
Плывут в воздушных галереях птицы,
ныряют в ветер —

что ветер им — воздушная волна,
что рыбам волны — всплески ветра вод.

Пью капуччино у берега в таверне,
влюбленный тут же в незнакомку —
смотрю на волны,
что прибывают отовсюду к нам
и, ударяясь в берег, уходят в воздух.

Но иногда
к лицу так близко подступает ветер,
как будто в нем
через моря
меня нашла, простила нежно,
коснулась губ...

***

Пусть дни летят,
ломая ветви чувствам,
глаза летят,
теряя свет лучей.
Пусть улетают губы,
расплескивая в пригоршнях сердечных
кипящую смолу моих детей...
Пусть все, чем был, — летит.

Кто остановит
над морем воздух?
несущий к берегам
бесчисленные брызги
соленых волн...

***

Ветер наткнулся
на простыни в нашем саду…
Я наблюдал как незримый, уткнувшись в белые ткани,
он вылепил ими себя…
лотос ветра! —
К нему я выбежал радостно — освободить

свою душу из плена...

***

Портовые флаги, обтянувшие ветер
как юбки портовых красоток…
Их воздушное трепет-биенье
влажное,
полное волн, ударяющих в пристань,
в борта кораблей,
в грудь моряков —
хлесткий звук раздираемой ткани над обнажаемым
миром страстей…

***

Тающий снег в Фонтенбло,
Марсельский залив темно-синий.
Дома у дороги за каменной изгородью —

я вижу это так живо,
точно Сезанн надел меня фартуком,
и, пробуя в воздухе цвет,
краску теплой глади залива оставил на мне
и желтые стены,
и воздух...

Что фартук, что холст — мы оба храним на себе
тающий снег и песчинки,
и пыль от дороги
на сердце...

***

А. Алипову

В доме столько вещей
будто их приносили разные люди —
кто-то был важен себе или весел
или всегда не у дел.
Я знал их или забыл или сам сотворил
этот хаос…
Но как мне без них! —
разноцветные зонтики груды ботинок
чашки белье забытое в спешке красотками,
брюки всех мод после эпох рок-коко и -н-рола
ступени лестниц, нацеленных в стеллажи облаков,
обросшие книгами стены
ракушки и камни со всех островов где я мог бы любить
встретить утро за кофе, картины на гнутых гвоздях
переулки на кухню к воспетому меду, двери храмов,
корзины с плодами из сада, где кто-то меня посадил у скамьи
и пропел по-пчелиному. Всюду обрывки бумаг
будто был распакован весь мир в день подарков ребенку
…
Обрывки…
их подбираю-танцую, читая несвязные фразы
и озираясь в вихре веселом
хаоса чувств.

ТРИПТИХ ЛЕТО

На что я похож...
на ветер в стволах? на дождь между зонтиками?
на руки в татуировках возраста,
на собор
муравейника чувств…
Или на слово? простое, как маргаритка,
о жажде слиться с другим…
Стать для него мелодией,
ныряющей по радиоволнам
в вечерние окна,
трепетом листвы на всем протяжении мира —

Блуждаю всю жизнь
в прозрачных сходствах порхающих солнц
и срываюсь —
когда Земля ускоряется к лету под острым углом —
в улыбку
навстречу утренней нежности губ
проходящей в меня
сквозь таянье снов

Прочесть откровенье глаз —
внезапно наткнуться на лето
                             где каждый раз
                приготовлено все
для любви:
птицы чистят перо,
для дождя нагреваются воды,
цветочницы звонко стоят на углах,
ветерок, продувая легкие платья
                             полон замыслов…

Мы танцуем однажды любовь

все меняет свои очертанья
сходит с мест…
будто мир отворяя глазами
мы танцуем
однажды-любовь

Еще не проснувшись —
сойти
тропинкой мимо пионов
в утренний свет,
пожелтевший от солнца
как книга,
неся осторожно в себе
пригоршню сна,
чтобы сон мог укрыться в листве
июльского утра.
Коснуться лозы
и теплые звуки шмеля оставить с собой
…
И чутко из трав оглянуться —
на дом где спишь до сих пор
золотисто-укрытый
лучом
в объятьях влюбленного лета.

***

Так часто — теряешь ключи,
перед дверью стучишь по карманам,
а там только смятые страны
страниц…

так часто
где сердце — стучится прибой,
хронометр волн, бросающий тину времени в камни.

Бесконечные вещи в руках происходят
и длятся всю жизнь…

а ты без ключей всё стоишь перед дверью,
и если открыть ее, то не поймешь —

дверь открылась наружу из комнат телесного к ветру
или с улицы входишь, где за спиной
остается весь мир…

(СОНЕТ) О ЛЮБВИ

это как сон не сходящий с лица
это как жажда не отступает надолго
это как ночь застает в пути
это как рыба выскальзывает из воды за добычей
это как последнее королевство среди нищеты
это как ветер что всюду срывает старье
и несет острова через море —

это там где меняют нам имена
это там где немногим дано оставаться
это больше чем умереть или быть
это то что нельзя удержать
как сердце у птицы
как осень бегущую садом
как сон

***

Бессилен поток
унести по теченью
разбивая о камни лицо
моего отраженья.

***

Изваяньями волн
застыли прибрежные скалы.
Только время легко в них течет.

Прибой, исполненный в камне.
Дворцовый ансамбль
                из песчаника волн —
как иное застывшее время.

И кажется — будет тот миг
                когда камни оттают
сдвинутся в брызгах
и понесут свои воды
                в каменеющем времени
в никуда...

***

Зной окаменел в желтые осыпи —
крошится
и катится к морю.

Солнце приходит сюда собирать
раскаленные апельсины,
чтобы щедро их разносить по земле
                в шляпах южных ветров

Живущие здесь рыбаки
приносят желтую губку
                из синих глубин.
Их улыбки — полные жемчуга —
тот же дар
                островов
как ослепительный отблеск от вод
                отраженного солнца.

***

Как будто не волны
а камни плещутся

Синие воды обняли каменных рыб
плывущих изрезанными
древними плавниками берегов
б е с к о н е ч н о

Испещренные
каменные чешуи
врезаются в стопы
и трудно предположить куда
ты плывешь...

***

По-московски снежный апрель.

Как душа далеко! —
на одном из своих островов,
где мотель мотыльков
                расцветает кустом олеандра
и лениво тычется бриз
                             в лепестки парусов…
где причалы —
всего лишь террасы,
                случайно продленные в море…
а по склонам
лежат диадемы из ящериц
сонно украсивших лбы валунов.

Там бежит по растресканной глиняной тропке —
по черепице — по кровле согретого мира —
солнечный луч

Мать-и-мачеха,
ландыш-лесной уже слышат его приближенье.
Ветры полные птиц
подступают к болотной столице —

поздно! думать о грустном:
о мутном дне у окна
где сугробов глазурь.

***

Снова лето
в сигнальных башнях цветов —
маяки тюльпанов, разметка ромашек —
чтобы не промахнулось тепло.

Юг — по тропинке
левее летящих ветвей винограда,
где в тонких клювах ветров
уносятся бережно пчелы —
старатели с мешочками золотистой пыльцы.

там в поющей траве
с призмой зеленых глаз
спит звонкотелый мальчик
будто смотрит на тайны

я вспоминаю ищу подбираю слова
с которыми надо уснуть
чтобы вместо меня
он вновь пробудился.

***

Не быть цветком
и сны умалчивать —
как будто ты один их видел.

Но я был ландышем,
и в снах все знали обо мне.
Другого места просто не было
чтоб жить...

Как странно было родиться в снах
и расцвести,
дрожать от холода и мокнуть от грозы телесно,
и испугаться
от нарастающего звука
пчел пробужденья...

***

Редеет мгла в дыхании небес.
Над озером сопит большое стадо.
Пастух выходит
с веткой бороды,
с проникновенной патриаршей палкой,
кладет мне в сердце утро, обдавая
цветочной жизнью,
паствой травяной...
Так вот как пахнет истинное утро!

но патриарх загадочно смеется,
бурчит, как слышу: Сонька... и на зов
к нему бежит, мыча,
большое Солнце...

МЕЧТЫ

Ольге

Где-то Париж —
юность солнечных спиц, свет из груди
проткнувший тусклый плафон обыденности,
рукопожатье, удержавшее от измены,
любовный коктейль из сердец,
оранжереи стеклянных кашпо-кафе,
эпос лирических скитаний,
всполохи слов в ночных телефонах…

сны! парижские сны на книгах под тихое
                нашествие московского снега.
Я любил там — не прикоснувшись ни разу —
неизбывно-текущее через меня в отраженьях времени…

Но очнувшись среди площадей, окутанных облаками,
ароматами булочных, ожиданьем —
я знал что каждый из нас — круженье воздуха
вокруг луча
что спирально ввинчивается
                             в небо
                             унося нас
над нашими головами...

НЕГРУСТНО О ЛЮБВИ

Когда слоны уходят
                к своим усыпальницам,
они исчезают так, будто сходит теплое море плоти
                             с ребер затонувших шхун...
и чувства уходят, будто сердце стало песком,
                пронзенным ребрами древних титанов.
Но когда как отлив все уходит от нас из этого мира
                к своим берегам —
мы уже задолго усеяны ребрами
                             затонувших бригантин-надежд,
с истлевшей парусиной ветров,
пронзены ребрами древних чувств-титанов,
и остаются только высеченные в нас на камнях
имена любви...

***

Город расчерчен ручьями.
Мальчишка бежит за корабликом,
схваченный прочно
виденьями
светлых морей.

Год от года
блуждает по этим лекалам судьбы,
уносимый потоками нового смысла,
взрослея ботинками,

чтобы однажды
в отпуск устало выбрести к берегу, не замечая
свеченья
лазурного моря

***

Бесконечный ветер
                на западных склонах
как мысль о женщине

Кости рыб, тина, чайки
разбросаны ветром.

Торопливо мчусь на восток
                где пляжи под зонтиками —

как будто с одного бока
ты перевернулся на другой
и увидел
                незнакомку
обтянутую загаром.

***

Ветер Рио —
он вмял в тебя комья одежд
и вылепил тело.

И мне захотелось шепнуть —
он дал тебе тело,
горячий ветер рио.

Когда он приходит палящий,
я думаю о расстоянье, которое он преодолел,
жгучий под-челкой-рио.

И дух мой, всегда-неусыпный,
грустит надо мной,
когда столько алого льется в лиловый —
в недоступный порывам горячего рио —
ветра отнятого у твоих губ
                пылающих
                именем
                моим.

***

Твоя красота — это бремя,
молот сердцам...
По этим бутылочным стеклам
уводишь мужские глаза,
как свору обстриженных пуделей...

Идешь, расплетая клубок в катакомбах
рожденного времени,
ведь кто-то тебя уведет
в привычные формы воды,
далекий от потусторонних вопросов...
И останется только легенда
о красоте
как след на песке каждого сердца.

***

Еду к тебе,
вспоминая вкус давнего утра,

сбросив муравьев времени
                разваливших акрополь любви,
я везу плотный глагол   п р о с т и,
чтобы разбить тень между нами
                и озарить утро твоей улыбкой —

Я еду
мимо знакомых окон и знаю
что мне не остановиться.

***

С песка поднимая ракушку,
сердце мое приложила
и услышала в шуме себя —
учащенное тремоло пенистых гребней,
болевое биенье волн
в скалистые ребра...

и прыснула смехом.

Тщеславье любимых — как ветер,
срывающий кожу с сердец-островов.

и я загрустил,
теряя в прибое свою афродиту.

РАПСОДИЯ

Веселый путник —
ветер
в июльский зной спешит к озерным чашам
напиться соком тихого ручья
и запахами птиц-любви-и-меда.

О лета лет! чертополохи, клевер,
земля дозревшая,
где старец-муравей, рожденный этим утром, в полдень
спешит к закату...
в зеркальный сон озер сползает улитка липкая полуденного солнца
над золотом колосьев июльских дней —
кошу вручную и вяжу в снопы,
как будто мастерю светильники...

Придет другое время.
Распухнут от дождя суставы сада.
Застынет камнем пруд
                в оправе серебристых льдов.
Но сбрасывая снег
                с озябших плеч
                движеньем золотых воспоминаний
всю зиму буду печь
хлеба июля.

***

Ценители изящного,
вскиньте свой взор в сторону вспышек
у горизонта времени —
там взрываемся мы —
ваши вожатые,
пробивая туннели познанья
в бесконечность.

***

На венценосных травах
среди куфических надписей гороха,
среди деревьев, впадающих ручьями веток в небо, —
в ладонях лета пережидаю зной,

блуждаю за тобой — целую ли другую, завариваю чай,
или в волне иду по пояс к лодке, или откладываю книгу в ночь —
туда, где о твоей улыбке не счесть моих легенд...
но ты бесследна.

И остается беззаботно
смотреть на трепетные тени солнца,
на походку аборигенки, словно несет в себе полную чашу —
туда, где на горизонте губ затаилась улыбка.

Зачем я думаю о руках девушки,
на волне которых чайкой покачивается чашка?
Чья эта земля без враждебности под ногами?
забелившая их зыбким известняком —

белая соль.
На моей коже кристаллы гигабайтной памяти моря.
Соль ненаписанных книг.
Их виртуальные конструкции необозримы,
даже бесполезно выискивать среди них себя.
Но я приношу твои формы к тебе,
чтобы ты вошла в них, заполняя.

И мой мир для тебя — примерочная кабинка
в супермаркете чувств,
в нашей единственной жизни,
где я мечтаю
обнаружить тебя.

МОСТ ЧЕРЕЗ ОКЕАН

***

Человек, с которым ты делишь свой мир
или подушку, счастлив ли рядом?
Пока длилась любовь у него постарели руки,
но в них ты находишь себя,
имя его — слово чтобы согреться,
оттаять от боли.

Он — утро, ставшее жизнью,
мост, который ты строишь впрок от себя.

Будет день, когда ты взойдешь на него
с берега Странствий.
На мост, отстроенный сердцем.
Он соткан из каждого дня,
в котором ты нес тепло и заботу
к тому, кто с тобой до конца...

я хочу чтобы каждый почувствовал
как погружаются в вечность
                               корни опор под мостами

там, за смертью,
мы по ним перейдем пустоту к тем,
кто жил с нами здесь любя
                отстраивая день за днем
                               свой мост через океан.

(ЭСКИЗ 2)

Я радуюсь новым ботинкам —
везет же мне, что обувь не вечна
как счастье женщины с островком на щеке,
что отвела лепестки рта от меня.
Я радуюсь
                распятьям на мачтах мечтаний
                как крестикам птиц в небесах.
Вот она — бытия бронза
                отлитая тобой по тебе!

Горсть за горстью
глотая в воздухе пыль наших слов,
поднимаюсь в ладони листвы,
разминая подошвы
с песенкой о скоротечности
                    красоты:
И все что со мною — не вечно.
И все что не вечно — со мной.
Иду себе по дороге,
и солнце мое впереди,
и новые ботинки жжжмут удивительно.

***

Скрипичный ветер под смычком ночей —
как всхлипы приглушенные в подушку,
как смех с шептаньями,
как звуки страсти, стон,
как вой щенка, зовущего хозяйку,
но где она забылась с женихом...

Из сердца бриз в распахнутом окне,
когда ты ждешь и ждешь, и знаешь — тщетно.
Когда рассвет приходит незаметно,
как светлый звук блуждающий во мгле.

***

Поцелуи не сближали нас —
В легкой тенниске тела она уходила,
а я думал вослед: зачем так опустошается день.

Вечность тепла сошла с моих губ, пытаясь ее удержать.
Эссенция любви,
опрокинутая невзначай мне на сердце,
обожгла
и изменила его -
оно покрылось подсушенной коркой
как сбитая детская коленка
и отказалось болеть безответно.

И когда ты догадалась об этом,
в тебе открылась нежность и желание быть...
но он уже там не жил.

***

Отложен праздник - не те пришли.
Сзывались юноши — менялы за столом.
Не видно дев — в толпе торгующих.
Не те — и жизнь отложена.

Одно в просторных залах живет дитя.
Корой на нем отвердевает время.
Среди обломков смеха и плафонов чувств
в большом дворцовом теле за теми ж играми
живет моё дитя —
как будто ветер треплет куст жасмина...

***

Бедняжка, как сердце ее стучит!
Она подводит глаза и так неудачно,
что хочется сбросить лицо и выпечь другое.
Да, господь был простым скорняком
и думал больше о вечном.

Но сколько можно неспешно днями плестись
мимо витрин, поправляя прическу,
ловить тревожно глаза мотыльков,
когда хочется, чтобы сердце твое стучало сильней каблуков,
и тело дрожало как тетива, пустившая в цель стрелу...

Какая старая песенка о счастье
на новых каблуках!
И как неудержимо куда-то сердце ее стучит

я хотел бы сидеть в том маленьком баре
и с волнением
ждать ее.

***

В городе — белый цветок
с тонким запахом оттаявших иллюзий

он встревожен
что не хватает тепла
и всюду сквозит
из прошлого

Так рождаются ветры прозрачные и глубокие
на островах

Белый цветок —
на перекрестке простого вопроса:
кто же любит меня? —

он затерялся
в теплых руках
незначащих встреч
как любовь.

***

Образ любви.
За окнами детства кто-то обронил ее овал,
опрокинул звучанье губ на меня —

внезапная грусть как любовь по невидимой красоте.

И сейчас здесь в кафе он выпал,
выхлоп былого,
                из ветхого дирижабля джаза —
выдох трубача в шар,
                населенный нами.
Это она!
мираж силуэта,
ансамбль губ с глазами, рассказы бровей...
она обернулась ко мне задолго до этих мгновений —

но любовь как грусть не знала свое лицо.

Она звучала! в моем медном теле,
звуки сверкали спицами
                велосипеда джаза,
несущего сквозь листву лет
меня
в этот мир.

***

Однажды я проспал —
был приглашен к Чиновнику, но где-то
в объятьях пал.

И что за страсть во мне
смотреть на ангелов, заглядывать в букеты
и спать во сне!

Чиновник вычеркнул меня, похоже.
А я все спал младенцем без штанов
меж стройных ножек.

***

На лунных шоссе в никуда,
на тропах любви каменистых
я шел без приюта, без родины сердцу
…
Был сон не глубок,
и ношей моей были книги семи мудрецов.
Каждым из них я был очерёдно.
Но глупость свою я собрал бы в моря,
в небо весны
и во все голоса,
когда-либо звучавшие здесь…

Так, обретая в дороге каждую пядь мирозданья
под шелест стрекоз раскаленный,
глупостью всюду объят, и несу
крупинки мудрости
как узелки, связавшие нити бессвязного в прочный
сюжет бытия.

***

Вслушаться в голос
что флейтой в тебе поселился —
в катакомбах беспамятства —
там брошен искрящийся факел озарений —
костры лепестков в водах сердца —
путь к лотосу в хрупкой джонке сознанья —

нежность и гнев творцов —
все начала в одном гиацинте…

ЧИСТЫЕ ФОРМЫ

Окончен путь
сырых торжеств и мутного броженья.
Просохло сердце на ветрище бед.
Еще все будет! Но уже без страха.
Пожары ждут вскормить себя старьем.
И там, где все кончается — и лето, и объятья,
где судеб жатва разлучит с тобой —
мы были там.

Теперь ясна дорога без конца.
Еще все будет — только без начала,
вслепую как и прежде, но без лжи:

Прозрачный день в топазе винограда.
Сурьма добытая из сумерек листвы.
И красный шарф бегущего заката.

***

Человек полный Смысла,
лауреат все новых высот
шествует к звездам как за вечерней газетой.
Свое уравнение жизни он изрешал сотню раз,
разрывая земли и атомы как паутину.

Но высота обозримо-живого
под крылом теплозвучной пчелы
все более недостижима,
невычисляема на мощнейших его серверах
орбита счастья,
на которой любовь
накручивает вокруг сердца
ето, и объятья,
где судеб жатва разлучит с тобой —
мы были там.

Теперь ясна дорога без конца.
Еще все будет — только без начала,
вслепую как и прежде, но без лжи:

Прозрачный день в топазе винограда.
Сурьма добытая из сумерек листвы.
И красный шарф бегущего заката.

***

ЯБЛОНИ

Старик, ходивший в поклоне земле, окапывал сад
лопатой ладоней. Он умер.

Стиснутый камнем трущоб, сад загрубел,
в неухоженном корне его иссяк аромат.
Удивительный дед, никогда не сорвавший плодов.
Не заметил никто его тихую поступь.

Только дети,
долго и чутко взрослея, бархатистыми глазками
щупали между листвы пустоту.

***

Кто мы, чтобы о нас говорить? —
выбираясь из куколок и зачерствев в мотыльков,
всю жизнь налетаем на стекла
светильников —
Рои светляков, натыкающихся в полете на свет —

друг на друга.

***

Вечерний стол, картофель неизменный.
Мать вытирает руки о передник,
но вены, проступившие как ветвь,
несут плоды заботы неотлучной.
Оглядывает всех и красный угол —
там тихий бог скорбит в ажурной меди.
Каким-то чудом оживленный ужин
всех собирает вместе —
                            над пахучим
и согревающим все подворотни жизни
воспоминаний клубнем... Как и прежде
из складок памяти уставшие
                             смиренно
к столу садимся — можно всех окликнуть
по именам, но в каждом тень...
                                лишь нежно
к лицу из сумрака нахлынут руки мамы,
вечерний стол, картофель неизменный...

ТЫ, КОТОРАЯ!

Ты саженец света,
робко взрастающий в ломкие плечи,
терпение глины,
восторгов и боли юдоль.
Ты цвет, у которого взяли медовую вечность,
молекула счастья, вобравшая все элементы —
и скорбь ... и любовь.

***

Тихий ручей разрезал дорогу.
Переступить не решаюсь
на ту половину…

***

Бутоны бабочек
                и крылья лепестков.

Вспорхнули ветры с солнца —
пыльцой лучей я был застигнут
                смотрящимся в соцветья,
как юноша когда-то,
стал гиацинтом
                мотылька, порхающим над летом,
а ты — мимозой
и кротким замыслом моей любви.

***

Под тонким льдом в серебрянной кольчуге
проходит рыба.
Как хорошо быть сном
под тонким льдом забвенья
в сверкающих доспехах немоты.

***

У чужих городов
и ничейных полей
                разве звезды мои.
Мчатся судьбы товарным экспрессом
бросая
на сердце гудка бахрому —
мою дробную память.

Построю свой город
                из призрака лет
как из ломкого камня,
присвою поля для посева тепла и любви —

Что еще остается
                обширному сердцу,
в котором вновь над холмами
забрезжил рассвет...

***

Мой разум,
я разделяю с тобой земледелие дум,
нарастающий темп механики века —
твой холод, кипящий в огне, рукава
жилетов твоих…
Здесь каждый из нас
                что слепой
                ныряльщик за жемчугом,
перебирающий камни и раковины
                как лица из праха

из тысяч миров
выбирающий свой...

***

Нежные звери.
Их следы остаются во всех уголках моих чувств.
Но человек, живущий во мне
                    как сжатый кулак, давящий сердце, —
их добрый ловец.
Он улыбается жертвам,
и те взывают во мне,
          лижут рваные чресла,
а он пинает в теплые морды
и мечтает о высших Воплощеньях,
          которые не умеют
зализывать ран.

***

Кисточки и мастихины
берут краску, несут на холсты —
тянут и рвут полосы цвета.
Что-то творится с этим миром.
Незавершенность и прохлада держат его за виски —
он окрашивается...

цвет проявляет стихии и формы.
Они оживают осмысленно,
дыша густыми звуками красок —

но что-то творится с этим миром,
будто он ищет,
продолжая обнаруживать себя мазками,
пытаясь вспомнить и воссоздать
свой изначальный
неокрашенный цвет.

СЕДЬМАЯ ПЕЧАТЬ

После жизни —
столь великой в таких мелочах,
как глобус крыжовника, мера дождя в сентябре,
личинки солнц в одуванчике, звуки…
архипелаги любви —
как сладко все это чувствовать сиюминутно! —
…
вскроются шесть печатей,
проявится сотворенное в сердце.
Отбросится вытканный полог из блесток разума,
лопнут витражи чувств,
разверзнутся мозаичные полы…

и нечего больше добавить
к после-истории.